Алек Гиннес

Алекс Гиннес

В феврале 1937 года на сцене лондонского театра "Олд Вик" шла премьера комедии Шекспира "Двенадцатая ночь". Это была не очень удачная премьера: несмотря на опыт и талант режиссера Тайрона Гатри, пьеса утратила присущие ей жизнерадостность, обаятельный юмор, оптимизм. Виновником неудачи оказался Алек Гиннес, молодой исполнитель роли не вызывающего обычно симпатии глупого рыцаря, забияки и труса, сэра Эндрю Эгчика. В нем было столько меланхолии, что грустные ноты определили общее настроение спектакля, несмотря на великолепную игру JI. Оливье в роли сэра Тоби.

Этот поистине "грустный" опыт не помешал тем не менее Гиннесу уже через год выступить у того же Гатри в роли Гамлета, а затем получить роль Фердинанда в "Буре" Шекспира. Казалось, актеру улыбнулось долго избегавшее его счастье.

... Алек Гиннес родился в 1914 году. В 14 лет он потерял отца. Годы учения в пансионе были не очень веселыми. Мечта стать актером порой казалась неисполнимой. Даже когда его приняли по рекомендации Д. Гилгуда в театральную школу, было неизвестно, сможет ли он учиться. Все зависело от того, найдет ли он работу, которая могла бы дать ему средства к существованию.

Гилгуд попробовал помочь юноше и предложил ему деньги, но Алек отказался. Только устроившись, наконец, статистом в театр, он смог продолжать обучение актерскому мастерству. В 1934 году Гиннес дебютировал в поставленном Гилгудом "Гамлете" в роли Озрика. Но лишь в 1937 году ему доверили крупную роль сэра Эндрю Эгчика, и мы уже знаем, чем это кончилось.

В 1941 году Гиннес ушел воевать. Матрос, лейтенант, капитан - Гиннес служил на Средиземном море, участвовал в высадке на Сицилию, доставлял боеприпасы партизанам Греции и Югославии.

В 1946 году он вернулся в Лондон и сыграл в "Короле Лире" шута так, что о нем заговорили. Понадобилось всего пять лет, чтобы Гиннес стал одним из выдающихся мастеров английского театра. За эти пять лет он сыграл немного ролей, но каждая из них была отмечена своеобразным подходом к образу. Причем в каждой из них в ярком таланте актера раскрывались новые грани.

Поражала широта дарования Гиннеса: вслед за римским патрицием Менением Агриппой он играл Хлестакова, Дофина в "Святой Иоанне" Шоу, Митю в "Братьях Карамазовых", Гамлета ...

Как правило, крупнейшие английские киноактеры пришли из театра. И, конечно, пройти мимо этого одаренного, интересного артиста продюсеры не могли.

Первые шаги на экране - Герберт Покет в фильме "Большие надежды" (1946), а затем негодяй Фейджин в "Оливере Твисте" (1947) режиссера Д. Лина - позволили Гиннесу проявить одну из сильнейших сторон своей актерской индивидуальности - умение создать запоминающийся, характерный образ. Его герои необычны, чудаковаты. В чудаковатости, отклонении от нормы Гиннес находит неповторимые черты персонажа, помогающие ему раскрыть суть человека, найти индивидуальную окраску для каждого образа.

'Оливер Твист'

'Большие надежды'

Его Герберт - хрупкий юноша с застенчивым и ласковым взглядом, способный радоваться победе друга в кулачном бою, разделять с ним смертельную опасность, тактично обучать его правилам хорошего тона.

'Большие надежды'

Трудно поверить, что тот же самый актер мог сыграть и Фейджина - высокого мрачного старика со скрипучим голосом, с сумасшедшинкой в глазах, удивительно напоминающего зловещую черную птицу. Со странным упоением он откалывает замысловатые коленца в грязном подвале, обучая воровству детей лондонского дна. Его шутовство вызывает больше ужаса, чем смеха.

'Оливер Твист'

'Оливер Твист'

Характерность Гиннеса, его склонность к гротеску привлекли внимание мастеров английской кинокомедии. В 1849 году режиссер Р. Хеймер снимает актера в фильме "Добрые сердца и короны". Герой картины, Луи, решает добиться титула и богатства, уничтожив всех законных наследников семьи Д'Аскойн. самые разнообразные образы которых и создал Гиннес.

Таким образом, в фильме актеру пришлось исполнить одну немую и восемь говорящих ролей: он был адмиралом, генералом в отставке, банкиром, викарием, герцогом, фотографом-любителем, молодым влюбленным и даже суфражисткой. Для каждого персонажа Гиннес нашел свежие и индивидуальные характеристики, и каждый раз вызывал смех. Восемь раз актер "проливал" свою кровь, не повторяясь, всякий раз делая это по-новому.

Старый викарий с изысканной чопорностью благодарит Луи, переодевшегося священником и затеявшего философскую беседу за бокалом отравленного вина ... Отставной генерал рубит саблей кувшин с черной икрой, куда вездесущий убийца подсыпал пороху. Светская дама, леди Агата, одним прикосновением зонтика заставляет дрожать стекла, агитируя за женскую эмансипацию. Но и ей не избежать общей судьбы Д'Аскойнов - Луи выпаливает из ружья по воздушному шару, с которого эта дама разбрасывала листовки. И т. д. и т. п.

Комедия имела большой успех. Еще большим успехом пользовался Гиннес, поразивший всех изяществом и убедительностью перевоплощений. Критики называли его "кинохамелеоном", актером "без лица", "труппой в одном лице" и неоднократно сетовали, что актеру не поручили всех ролей в этой картине.

Но успех этот имел и обратную сторону. Решив, что Гиннес может играть любые роли, его решили использовать и на амплуа героя-любовника в фильме "Карта" (1952) и в "Мальтийской истории" (1953), банальной мелодраме о летчике, полюбившем красавицу и погибшем затем в бою. Результатом было творческое поражение актера.

Панорама гиннесовских персонажей в фильме Хеймера породила у режиссеров уверенность, что одно умение Гиннеса наделить жизнью и обаянием эксцентричных героев само по себе обеспечит картине верный успех. Поэтому не случайно, что в ряде фильмов ("Последний праздник", "Козел отпущения" и т.д.) Гиннес варьирует один и тот же образ разочаровавшегося неудачника, волей случая неожиданно ставшего богатым, обретшего любовь или семейное счастье и столь же неожиданно лишившегося всего этого.

Виртуозная игра актера неизменно вызывала смех и создавала видимость разнообразия, но стремление режиссеров свести к анекдоту серьезные жизненные проблемы обедняло талант Гиннеса.

Актера полюбили, часто снимали, но при этом заставляли обязательно бегать, падать, драться в духе ранних комических фильмов, как, например, в картине Р. Хеймера "Отец Браун" (1954), поставленного по мотивам рассказов Честертона.

Редчайший дар перевоплощения Гиннеса становился аттракционом, чудаковатость - стандартной маской персонажей Гиннеса. Лучше других понимал гибельность такого пути сам актер, которому хотелось бы видеть в неудачнике - романтика, столкнувшегося с прозаическим и жестоким веком, в чудаковатости - одержимость благородными идеями, в комедийных ситуациях - трагическое в его неожиданном, непривычном аспекте.

И не удивительно, что свои лучшие образы актер создает в проблемных комедиях, повествующих о трагических противоречиях современного буржуазного общества, о трудном пути одинокого, маленького и благородного человека.

Впервые столкновение "естественного" человека с "неестественным" обществом стало основой комедийного образа Гиннеса в картине "Банда с Лавендер Хилла" (1951). Более глубокое развитие эта тема получает в комедии А. Маккендрика "Человек в белом костюме" (1951).

Скромный химик-лаборант Сид Стреттон, как и все комедийные персонажи Гиннеса, - чудак. Чудак благородный, посвятивший жизнь науке, открытию, которое должно помочь людям. Синтетическая нить Стреттона позволит создать вечную, неистребимую, сверхпрочную материю. Вначале мы смеемся над фанатичной настойчивостью безропотного, наивного, претерпевающего за свою идею всевозможные гонения человека. Смеемся тем более, что он преодолевает самые немыслимые препятствия с молчаливым стоицизмом персонажей Бастера Китона.

Когда же Сиду удается заставить воротил бизнеса осуществить его изобретение и даже сшить с помощью автогенной сварки роскошный белый костюм из новой материи, кажется, что проблема исчерпана. А по сути дела возникает другая, совершенно новая проблема. Объектом смеха здесь уже становится общество, и то, что казалась раньше смешным, превращается в трагедию.

Не новость, что в капиталистическом обществе и к прогрессу подходят с меркой выгоды. "Вечная материя", костюм из которой будет служить человеку всю жизнь, разорит фабрикантов. Отказавшись уничтожить свое детище, Сид становится "опасным" человеком, он вынужден спасать свою жизнь.

Считавшие Гиннеса лишь комиком - "хамелеоном", были поражены драматизмом и глубиной психологии в передаче отчаяния "чудака", осознавшего, что современная цивилизация враждебна прогрессу и интеллекту. Известие о том, что "вечная материя" оказалась вовсе не вечной, останавливает преследователей Сида и спасает его. С торжествующим хохотом они разрывают расползающийся от прикосновения пальцев, светящийся в темноте костюм. Зритель, смеявшийся до сих пор над злоключениями Сида, умолкает.

И когда взгляд героя - Гиннес передает в нем боль, досаду, разочарование, презрение, - его полный неожиданного достоинства жест останавливают смех на экране, хочется аплодировать актеру, сумевшему так тепло, проникновенно, с такой любовью и уважением показать мудрость и мужество "чудака".

Еще более драматичен комедийный образ, созданный Гиннесом в фильме "Устами художника" (1958). Сценарий написал сам Гиннес по повести Д. Кери. Он же исполнил и главную роль, нарисовав сложный, противоречивый характер непризнанного художника Галли Джимсона. Вначале Галли не вызывает симпатии: грязный нагловатый бродяга, шантажирующий богатых коллекционеров, пьяница, зазнайка, считающий себя гением. Но все это не так просто.

'Устами художника'

Галли стар и слаб. Ему не на что жить, а полиции известны все его трюки. Ни одно из мелких мошенничеств не удается. Более того, каждый налет опаснее для Галли, нежели для его "жертвы". Фарсовые ситуации Гиннес наполняет неподдельным драматизмом, и этот драматизм углубляется по мере того как раскрывается характер героя.

С грустной иронией актер показывает, что его нелепый герой-неудачник бескорыстно и до конца предан искусству. В живописи - смысл и интерес его жизни: недаром он не может отойти от рисующих на мостовой детей, а во время одного из "набегов" начинает рассматривать альбом с репродукциями. Ради своих картин Галли отрекся от нормальной жизни, от уюта. Однако маниакальная преданность искусству не принесла ему ничего, кроме разочарования и поражений.

'Устами художника'

Нелепые выходки Галли, его чудачества вызваны протестом против мещанской рутины, стремлением получить возможность писать картины. Но как только эта возможность предоставляется в квартире мецената-поклонника или на стенах разваливающейся церкви, заветный замысел не воплощается в жизнь, и художник остро переживает творческое бессилие. Гиннес с поразительной искренностью правдиво передает трагедию художника.

'Устами художника'

Посмеиваясь вместе со зрителем над комичными неудачами Галли, Гиннес одновременно воспевает великую силу искусства, восхищается способностью человека отдавать всего себя благородной страсти, заставляя тем самым уважать и любить страдающего "чудака".

Острая, психологически глубокая игра Гиннеса, непривычное соединение гротеска, фарса, трагизма и лирики были встречены в штыки большинством критиков, охотно поддерживавших актера в традиционных комедиях положений.

Тем не менее Алек Гиннес - актер самостоятельный и дерзкий - рискнул отказаться от полюбившейся зрителям комедийной маски и продолжил свою работу над ролями иного плана - серьезными, увлекающими большого мастера своей противоречивостью, беспокойной мыслью.

Первый же опыт в новом амплуа (картина Д. Лина "Мост через реку Квай", 1957) принес ему за лучшее исполнение мужской роли высшую награду американской киноакадемии - премию "Оскара".

"Мост через реку Квай" - спорный фильм. Лучшее, что в нем есть, - образ полковника Никольсона в исполнении Алека Гиннеса. Невысокий, худощавый, вполне заурядный английский офицер возглавляет ряды вступившего в японский концлагерь отряда военнопленных. По приказу командования эти люди сдались в плен и были направлены японцами на строительство моста через реку Квай.

'Мост через реку Квай'

Трудно сказать, чему удивляешься больше. Тому ли, что эти военнопленные бодро насвистывают военный марш и идут особенным, английским парадным шагом - как будто они не в плену у врага, а перед Букингемским дворцом, и приветствовать их будет не садист полковник Саито, а король Георг V или хотя бы фельдмаршал Монтгомери... Тому ли, что их командир даже в лохмотьях выглядит элегантно и аристократично... Тому ли, что с начальником концлагеря он держится как равный и требует от фашиста-самурая соблюдения международного права.

Солдаты Никольсона измучены жарой, голодом, мучительным переходом, страдают от ран и жажды. Саито не признает никакой морали, и сопротивление может вызвать лишь бесполезные жертвы. Тем не менее герой Гиннеса - усталый человек с горькой складкой в уголках рта и поразительно живым, упорным взглядом светло-голубых, чистых, наивных глаз - бросает ему вызов, запретив своим офицерам работать на строительстве моста.

По его лицу течет кровь, ему и его офицерам угрожают расстрелом, но в глазах Никольсона, в упор рассматривающего Саито, - невозмутимое спокойствие, непобедимое упорство, неколебимая вера в победу. Эта вера придает силы и остальным: горсточка храбрецов, шатаясь, на грани обморока, чудом удерживаясь от падения, застыла под палящим солнцем. Стоят все только потому, что стоит Никольсон. Наконец, полковника заталкивают в металлический ящик чуть больше собачьей конуры, раскалившийся на солнце.

Пытка продолжается два дня, и каждый раз, когда Никольсона вызывают к ожидающему капитуляции коменданту, он с трудом разгибает спину и, чуть не падая, заставляет себя идти вперед мерным, солдатским шагом. В его наивно-чистых голубых глазах - непреклонность мученика, готового пойти на костер.

Как и герои предыдущих фильмов Гиннеса, полковник Никольсон фанатически предан делу своей жизни - на этот раз не науке, не искусству, а службе в армии, воинскому долгу, дисциплине. Никольсон - необычный человек. Его преданность перерастает в подвижничество: он не способен вообще думать о себе, он не знает ни страха ни колебоний. Его вера в справедливость защищаемых британской армией принципов абсолютна.

Между тем строительство моста у японцев идет из рук вон плохо, и полковник Саито вынужден уступить Никольсону. Он понял, что этого человека нельзя подкупить, запугать, его можно только убить. Так фанатичная преданность Никольсона. переходящая границы нормальных человеческих чувств и заставляющая его порой поступать в стиле гашековского Швейка, совершает чудо: насилие уступает силе духа, пленник диктует свои условия тюремщику... Но в конце фильма восхищение поразительным мужеством и моральной силой Никольсона уступает место досаде и сожалению.

Понимая, что сознательный труд - лучшее средство поддержать в людях достоинство и дисциплину, герой Гиннеса всерьез берется за постройку моста, имеющего для японцев важное стратегическое значение. Никто не может понять, почему Никольсон вдруг начинает строить мост с тем же непреклонным упорством, с той же не знающей границ решимостью, с которыми прежде он отказывался работать на врага.

А для Никольсона строительство моста - дело того же принципа, ради которого он чуть не обуглился в металлической конуре под тропическим солнцем. Мост через реку Квай превратился для него в символ величия духа, выкованного английской армией, в символ победы этого духа над силами ненависти, анархии и разрушения, олицетворяемыми японскими фашистами. Ради торжества этого принципа Никольсон забывает обо всем. Правда - и это заслуга Гиннеса, усложнившего образ, - помимо этого полковник познает радость творческого труда, счастье созидания.

Построенный в нечеловеческих условиях, в предельно короткий срок, деревянный красавец-мост - детище Никольсона, плод его таланта. И эта гордость, эта радость творчества заслонила для полковника первоначально поставленную цель. Так одержимость героя Гиннеса оказала ему дурную услугу, заставив забыть о суровой логике борьбы с врагом. Эта одержимость, нежелание считаться со здравым смыслом, принесшие ему вначале победу над врагом, теперь привели к жестокому поражению.

Обнаружив, что мост заминирован, Никольсон сообщает об этом Саито. Слепая любовь к своему детищу, нелепая добросовестность ставят под угрозу дерзкую операцию патриотов и лишают жизни трех человек. За эту непонятную добросовестность расплачивается жизнью и сам Никольсон, лишь перед смертью осознав свою ошибку.

Нет слов, Гиннес великолепен в патетических сценах столкновения с комендантом концлагеря. И все же самое большое, ошеломляющее впечатление оставляет краткая, почти немая сцена встречи Никольсона с бежавшим из лагеря и пришедшим с подрывниками американцем, презирающим фанатизм и бросающим полковнику оскорбительное горько-насмешливое - "Вы!"

Впервые за весь фильм во взгляде Никольсона появляются растерянность, оцепенение, испуг. Понимая, что его долг - завершить им же сорванную операцию, герой бросается к взрывателю и падает всем телом на него, сраженный японской пулей. В эти последние секунды в его глазах застывает недоуменный, мучительный вопрос - почему же он оказался неправ, почему же патриотизм и самоотречение привели его на грань предательства?..

Через два года Алек Гиннес повторил образ "идеального военного" в фильме Р. Нима "Мелодии славы" (1960). Действие этой картины развертывается в мирное время в шотландском полку, куда прибывает новый командир. Он встречается со своим предшественником (А. Гиннес) - властным, предельно эгоистичным человеком. Гораздо решительнее, нежели в предыдущем фильме, Гиннес раскрывает двойственность фанатизма, бездумной преданности, воспитываемых в британской армии. В отличие от Никольсона, прямолинейность, национальную и кастовую ограниченность которого перекрывают благородство и бескорыстие, герой "Мелодий славы" ведет отчаянную и беспринципную борьбу за свой престиж, за власть и славу. На этот раз одержимость оборачивается эгоизмом, жестокостью и подлостью.

Выступление в сложных психологических ролях в таких фильмах, как "Мост через реку Квай", "Мелодий славы", "Большие надежды", "Падение Римской империи" (1963), принесли А. Гиннесу славу одного из самых своеобразных и глубоких драматических актеров современности. Этот успех закономерен.

'Большие надежды'

'Конец Римской империи'

Алек Гиннес отказался от стандартного однообразия эксцентрических комедий, чтобы использовать свой дар перевоплощения и создавать новые и более разнообразные психологические образы. И, кажется, кино (хотя и с опозданием) идет ему в этом навстречу.

'Принц Келлес'

В. Утилов