Свой среди чужих, чужой среди своих

Появление на экранах этой первой картины Никиты Михалкова вызвало у кинематографистов отношение к нему слегка снисходительное. Больно уж щедра она была на "режиссерские находки", порою просто ошарашивая динамикой неожиданных панорам, остротой монтажных стыков, размытыми контурами ретроспекций, густой населенностью странными и странноватыми персонажами. И без того лихо закрученную детективную интригу режиссер гнал вперед, не сбавляя скорости на крутых виражах, а, наоборот, торопя и подстегивая ее, не давая зрителю передышки, обрушивая на него все новые эмоциональные удары. Казалось, что, дорвавшись, наконец, до камеры, молодой творец хочет вместить в свою картину все, что накопилось в нем за годы учения во ВГИКе. Сама по себе локальная фабула вестерна не требовала столь активной, насыщенной режиссуры. Она не пострадала бы, а скорее - лишь выиграла, от большей скупости и сдержанности повествовательной манеры, но, видно, молодому художнику не терпелось проверить, примерить на себя все богатство самых активных приемов кинематографического арсенала. И уж в одном-то картина его убеждала наверняка - в том, что ее автор кинематограф знает и чувствует, ремеслом владеет: он профессионал.

Эта картина Никиты Михалкова вызвало у кинематографистов отношение к нему слегка снисходительное

Н. Михалков. Картине "Свой среди чужих..." предшествовала повесть "Красное золото", которую мы написали вместе со сценаристом Эдуардом Володарским. Сюжет ее был навеян небольшой заметкой в одном из журналов, рассказывающей историю путешествия из Сибири в Москву поезда с золотом; реквизированным у буржуазии, о том, как оно было захвачено белогвардейской бандой, переходило из рук в руки, пока, наконец, не было отбито чекистами.

Написав повесть, мы сделали по ней сценарий двухсерийной картины "Свой среди чужих, чужой среди своих". Ею мне предстояло начать свою профессиональную работу на "Мосфильме" в качестве режиссера. Но сложилось так, что меня призвали в армию, я уехал служить на Камчатку, во флот, в редкие свободные минуты брался за режиссерский сценарий, думал над ним, что-то переписывал и переделывал.

В Москве меня ждали мои товарищи - художник Александр Адабашьян, оператор Павел Лебешев. Они перебивались всякими случайными временными работами с тем, чтобы сразу же после моего возвращения приступить к съемкам "Своего среди чужих...".

Спустя год прерванная работа возобновилась. Делалась она увлеченно и лихо, это был как бы гимн нашему профессиональному самоутверждению. Нам хотелось показать все, на что мы способны, поэтому так изобилует картина всякими излишествами - мы явно перебрали в отношении насыщенности сюжета, трюков, колоритности фактур. Стремление к самоутверждению в общем-то не идет на пользу искусству: картина получилась затрудненной для восприятия. Если бы "Свой среди чужих..." я снимал сейчас, то, конечно, все было бы иным, но я не стыжусь этой картины - не потому, что считаю ее большой удачей. Она выражала то ощущение жизни, которое было присуще мне тогда, мой темперамент, мое понимание кинематографа. Делай я эту картину сейчас, она бы выражала уже мой нынешний опыт, жизненный и кинематографический. Сейчас я не смог бы сделать прежних ошибок и не смог бы добиться того ощущения свободы, которая жила во мне и требовала своего проявления. Я люблю эту картину, вне зависимости от того, хороша она или плоха. Мне радостно то, что она открыла зрителю такого замечательного актера, как Юрий Богатырев, впервые появившегося в ней на экране. Блистательный, по-моему, эпизод был сыгран Калягиным, которого я давно знал еще по театральному училищу. Картина снималась в Чечено-Ингушетии. Съемки были тяжелыми, но работалось прекрасно и азартно. Богатырев, впервые севший в седло, делал все трюки сам. Точно так же отказался от дублеров и Александр Кайдановский. И уж совсем немыслимо головокружительные трюки были у Константина Райкина. Лично я с огромным удовольствием снимался в роли атамана Брылова, наслаждаясь сочностью фактуры персонажа, остротой коллизий, в которых он действует.

Открытием в этой картине был для меня оператор Павел Лебешев: я нашел в нем друга, единомышленника, замечательного человека. Уже во второй раз я работал с Эдуардом Артемьевым (мы с ним встретились на моем дипломе "Спокойный день в конце войны") - музыку он написал, на мой взгляд, просто прекрасную. Особенно люблю "Песню о корабле", замечательно спетую Александром Градским - в то время она для меня была просто откровением. В работе над этой картиной начал собираться тот костяк единомышленников, который в дальнейшем, обрастая новыми людьми, стал творческим ядром нашей группы. То молодечество, задиристость, та опрометь, с которой мы все работали, сегодня уже ушли в прошлое, но осталось прекрасное воспоминание, которое невозможно забыть. Я всегда вспоминаю об этой картине с радостью.

В работе над этой картиной начал собираться тот костяк единомышленников...