Мунк в споре о героическом

Мунк был человеком сдержанным. О своих фильмах говорил и писал мало, молчал даже тогда, когда его мысли явно перевирали. Но о фильме "Героика" он дал исчерпывающие разъяснения, ибо его обвинили в самом тяжком для современного художника - в неуважении к памяти борцов с фашизмом.

"Героика" вышла на экран в 1958 году, когда в Польше страстно обсуждались проблемы недавнего и давнего прошлого. Среди других дискуссий шел спор и о сущности героического. Эстетическая категория стала вдруг актуальной общественно-политической проблемой. В спор о героическом включились и философы, и социологи, и художники. Подчеркнем сразу же, что никто в Польше отнюдь не "дегероизировал" прошлое и никто, необходимость Сопротивления под сомнение не ставил. В стране, о которой говорили, что там действует армия двенадцатилетних солдат и пятнадцатилетних офицеров, "дегероизация" попросту невозможна. Тот же Мунк, не любивший "высоких" слов, в этой связи резко сказал: "Против проявления героизма может выступать только подлец". Но в польском прошлом были и легенды о героическом, требовавшие самой жестокой критики.

Веками складывался воспетый искусством и литературой идеал польского патриота, погибающего в героической борьбе за свободу. Романтический герой имел свои прототипы - героев национально-освободительных восстаний. Но, казалось, он не менялся, начиная с 1793 года. Менялась Польша, характер и цели борьбы, сам смысл и понимание свободы, но герой по-прежнему сражался и погибал за абстрактно понятые национально-патриотические идеи. Классовое и партийное содержание этих идеалов героя не интересовало. И это было трагично, это стоило польскому народу моря крови. Пришел день, когда жизнь заставила героев или признать лживость легенды или... погибнуть. Чаще бывало, что понимание приходило одновременно со смертью.

'Пассажирка'

Кульминацией всему стало Варшавское восстание - авантюрная акция эмигрантского правительства, имевшая целью вернуть власть буржуазно-помещичьим кругам. Героизм варшавян невозможно описать, и поэтому невозможно представить и горечь героев, осознавших и обман и лживость легенды.

Вайда по сценарию Е. С. Ставинского поставил фильм "Канал" - автобиографический для обоих: и тот и другой командовали отрядами, прошедшими через ад канализационных труб. В этом фильме почти нет картин боя, здесь только умирают - от гранат, брошенных немцами в люки, от нечистот, от собственных пуль, у решеток, закрывающих выходы, из-за потери направления. Смерть во всех самых ужасных обличьях! Умирают, и это важно подчеркнуть, словно выполняя какой-то долг, не ропща и не протестуя, но уже осознавая бесцельность и бессмысленность свершаемого.

Ежи-Стефан Ставинский (1921) - писатель, сценарист, кинорежиссер, автор фильмов 'Разводов не будет' (1964), 'Пингвин' (1965)

Ставинский писал: "В том же положении (в положении людей, осознавших бессмысленность легенды. - Р. С.), что и я, оказались многие мои ровесники, воспитанные в довоенные годы в ура-патриотическом и религиозном духе, согласно которому главной задачей и единственной целью жизни была смерть на баррикаде во имя родины. Все эти принципы, вполне понятные, если мы вспомним историю Польши, разлетелись вдребезги во время Варшавского восстания!" Не для всех, не для всех, - добавим. Иначе не потребовались бы дискуссии, иначе не было бы недоразумений с фильмом Мунка.

В целом ряде фильмов тех лет - "Вольный город" С. Ружевича, "Орел" Л. Бучковского, "Покушение" Е. Пассендорфера и других - в документально строгой манере, с подчеркнутым отказом от пафоса рассказывалось о подвиге как сознательном и необходимом в конкретной обстановке акте. Оборона Гданьской почты, прорыв в Англию единственной польской подводной лодки, покушение на гитлеровского генерала Кутшера - все это были одни из многих фактов борьбы поляков с оккупантами. И в этих картинах герои чаще всего погибали в финале - борьба была неравной, враг жесток и силен - но их смерть не казалась ни роковой, ни бесцельной, ни удручающе неизбежной. Конкретность подвига осмысляла, так сказать, жертвенность. Мы видели ситуацию, оценивали соотношение сил и осознавали неизбежность потерь.

Еще ранее Кавалерович в "Тени" познакомил нас с коммунистом, идущим в логово бандитов, чтобы уничтожить их главаря, ставшего знаменем воеводского контрреволюционного подполья. Он осознанно готов менять жизнь на жизнь, ибо это целесообразно в данной ситуации. А позже молодой К. Куц в "Людях с поезда" покажет мальчишку, который пошел на смерть, чтобы спасти жизнь другим.

Против такого понимания героического мог выступить, действительно, только подлец. Мунк, кстати, в "Пассажирке" образами Марты, Тадеуша и их друзей утверждает именно такое понимание подвига - как сознательного, активного и целесообразного деяния. Однако в ряде картин того времени подобный, скажем так, позитивный подход к сложной проблеме отсутствовал. История Сопротивления рассматривалась через двойную призму - героической легенды и более позднего осознания ее ошибочности. Фильмы показывали беспредельный героизм и одновременно с холодным рационализмом подчеркивали его бессмысленность.

Классический фильм этого рода создал Ленартович. Его "Пилюли для Аурелии" показывают гибель группы Сопротивления, которая везла оружие для спасения двух товарищей. Возможно, в основу рассказа положен действительный факт, однако воспринимается фильм как некая художественная композиция на тему о героизме и обреченности поляка. Польский критик Б. Михалек справедливо заметил: "Можно задать жестокий вопрос... стоит ли ящик оружия, да еще оказавшийся, в конце концов, ненужным, той крови, которая была за него пролита?.. Ответа на этот вопрос Ленартович не дает". Нам кажется, ответ дан уже изображением гибели одного за другим членов группы - гибнут они не за ящик оружия и даже не ради освобождения товарищей, а потому, что они поляки, для которых "главной задачей и единственной целью жизни" является "смерть на баррикаде во имя родины". Напомним, что конкретное содержание слова "родина" не имело значения, решение вопроса - панской или народной? - откладывалось на "после войны".

Среди этих фильмов - подчеркнем, как правило, честных, хотя нередко путанных - "Героика" выглядела как трактор на стоянке лимузинов. Герои Вайды, Ленартовича, Лесевича и других умирали без рассуждения во имя долга, а герои Мунка... впрочем, познакомимся с ними.

В первой новелле действует варшавский пройдоха и спекулянт - некий Дзидзюсь Гуркевич. Мобилизованный в повстанческий отряд, он соображает, что "всю эту кашу заварили в Лондоне" и что "русские лучше нас с этим справятся", и в удобный момент швыряет винтовку и улепетывает в тихий пригород, где у него уютный домик и красотка Бася. Вы думаете, Дзидзюсь трус и заурядный мошенник? Не спешите с заключением. Дело в том, что в пригороде стоят союзники немцев венгры и их командир (явно уже занявший половину супружеской кровати Дзидзюся) предлагает ему сообщить руководителям восстания следующее предложение: они, венгры, передадут восставшим пушки взамен признания их после войны дружественной стороной. Дзидзюсь понимает, насколько пушки могут облегчить положение восставших, и возвращается в пылающий город. Трусит безбожно, клянет "проститутку Басю", из-за амуров которой он влип в эту историю, но - идет. И переходит фронт, и находит штаб. Там связываются по радио с Лондоном и... отказываются от предложения венгров. Дзидзюсь ошарашен, нелепость свершающегося не укладывается в его практичной голове. Напившись с горя у знакомой девчонки-связной, он снова переходит фронт: сделка не состоялась, и он, как честный маклер, ставит об этом в известность продавца. На его глазах венгр, выскочив без мундира от Баси, ведет пушки к центру города. Но тут происходит неожиданное: еще раз крепко выругавшись, Дзидзюсь возвращается в Варшаву вопреки здравому смыслу.

О "Героике" написано больше, чем о любом ином польском фильме. Сказано все, что можно сказать. Большинство писавших согласилось, что новелла о Дзидзюсе сделана в жанре сатиры. Дзидзюсь, как подметил Михалек, "воплощает в себе здравый народный рассудок". Через него авторы показывают чудовищную нелепость, ложь и трагизм происходящего. А возвращение Дзидзюся к повстанцам словно бы говорило зрителям: "Завороженные героическими жестами, вы потеряли здравый смысл и понимание действительности".

О том же, но в еще более жестокой форме, говорится в новелле "Побег". Чтобы понять ее, нужно не забывать о том, что показаны в ней люди, жившие идеями, мифами, чувствами, официально принятыми в Польше до 1939 года и гипертрофированными до уродства офицерской кастой.

...Немецкий лагерь для польских офицеров. Где-то идет война, какой не знало еще человечество, а здесь, как в рыбном садке, тишина и муть. Господа офицеры за пять лет лагерной жизни до омерзения надоели друг другу, от безделья занимаются склоками. Но по-прежнему усиленно поддерживается внешний лоск и выполняется так называемый "кодекс офицерской чести". Казалось бы, честь офицера - участие в борьбе, но никто не верит, что из лагеря можно бежать. Даже успешный побег одного из них, на спор выбравшегося за колючую проволоку и возвращенного в лагерь двумя бабами-немками, никого не переубеждает. Но люди не могут жить без мифов. Лагерный миф - поручик Завистовский, который якобы бежал и сейчас сражается на Западе у Андерса. Восхищение подвигом Завистовского - единственное, что сохраняет остатки человеческого достоинства в безнадежно опустошенных людях. На самом же деле нет никакого подвига! В действительности "бежавший" поручик прячется на чердаке в старом и холодном распределительном котле водяного отопления. Об этом знают лишь двое из офицеров. Друзья кормят его по ночам, пускают погреться в туалет казармы, достают с трудом какие-то лекарства для безнадежно заболевшего "героя". А после его смерти, сохраняя легенду, договариваются с комендантом лагеря о незаметном выносе тела...

'Цвета борьбы'

Мунк, помимо всего прочего, безжалостно констатирует здесь: легенды о героическом приводят не только к нелепостям, но и к потере всего человеческого, к полному распаду личности.