Чарлз Лоутон

Чарлз Лоутон

Чарлз Лоутон умер в самом конце 1962 года, шестидесяти трех лет от роду. Смерть его не была неожиданностью - уже много месяцев ползли слухи, что он тяжело, неизлечимо болен.

Быть может, единственным, кто не верил в близость неизбежного конца, был он сам - до самых последних дней он не оставлял работы над новой, предложенной ему незадолго до болезни ролью.

"Бессмертный Лоутон" - назвал некролог о нем чехословацкий журнал "Кино". В этом не только оценка места этого актера в мировой кинематографии, но и определение самой сути, основного качества его таланта. Смерть и Лоутон - эти понятия, действительно, кажутся взаимоисключающими: поразительное жизнелюбие - вот основное свойство его актерского дарования, свойство, которым он щедро наделял создаваемые им экранные и сценические образы.

В апреле 1926 года молодой Лоутон, только что окончивший с золотой медалью курс Королевской Академии драматического искусства, дебютировал на сцене в роли Осипа в комедии Гоголя "Ревизор". В течение первого года своей профессиональной актерской деятельности 27-летний актер сыграл на сцене лондонского театра "Амбассадор" четыре роли, и три из них - в русском классическом репертуаре. После Осипа он сыграл Епиходова и Соленого в пьесах Чехова "Вишневый сад" и "Три сестры", поставленных режиссером Федором Комиссаржевским. Через некоторое время в возобновленном спектакле "Вишневый сад" Лоутон выступил в роли Лопахина. В числе наиболее значительных образов, созданных им на сцене в конце 20-х годов, - образ мистера Пикквика в инсценировке "Записок Пикквикского клуба" Чарлза Диккенса.

К именам Гоголя и Диккенса, с которыми связано начало творческой деятельности Лоутона, мы еще будем возвращаться не раз. Глубочайший реализм и искрящийся юмор, присущий их творчеству, связь с народной, демократической традицией, внимание и любовь к простому, "маленькому", как его называют, человеку - все это характеризует актерские работы Лоутона - одного из крупнейших представителей критического реализма в зарубежном актерском искусстве XX века.

Разве не вспоминаются, например, гоголевские и диккенсовские чиновники, когда смотришь одну из первых экранных работ Лоутона в фильме "Если бы я имел миллион"? Картина эта состоит из нескольких сюжетно не связанных между собой новелл, в каждой из которых рассказывается, как вел бы себя тот или иной персонаж, если бы он внезапно получил в наследство миллион долларов. Самая блестящая из этих новелл - самая короткая: она длится не более полутора минут экранного времени, и единственный ее герой - Лоутон. Он играет мелкого чиновника, служащего какой-то громадной нью-йоркской фирмы. Герой Лоутона не произносит в этой новелле ни слова, но, следя за ним, когда он, получив известие о том, что ему завещан миллион, медленно поднимается по лестнице - выше, выше, к главе фирмы, боссу, которого он никогда раньше в глаза не видел, мы можем представить себе всю его жизнь, полную лишений, забот, страха за завтрашний день. Мы понимаем, почему первое, что захотелось ему сделать по получении известия о миллионе, - отомстить хозяину за многолетнее унижение. Делает он это, правда, в несколько нелепой и эксцентричной форме: гримаса и высунутый язык - вот доказательство его нынешней неза-висимости.

При всей условности и анекдотичности ситуации, легшей в основу новеллы, эта кинороль принадлежала к тем, которые впервые принесли Лоутону мировую славу. Ею открывается целая плеяда образов простых, незаметных людей, играя которых актер неизменно подчеркивает их душевное благородство, стойкость, жизнелюбие. Таков его парикмахер итальянец в фильме "Они знали, чего хотят", ищущий в Нью-Йорке невесту по объявлению. Таков бедный уличный певец, тайно и беззаветно влюбленный в начинающую актрису и бескорыстно помогающий ей добиться успеха, в фильме "Переулок св. Мартина". К этой галерее образов примыкает и созданный Лоутоном образ Сопи в киноновелле по ОТенри "Фараон и хорал" - о бездомном бродяге, тщетно пытающемся совершить какое-либо преступление, чтобы попасть в тюрьму, где бы он мог перезимовать.

Одной из самых значительных работ подобного плана была роль, сыгранная Лоутоном в фильме "Сказки Манхэттена". Его герою - безработному музыканту - случайно предоставляется возможность продирижировать концертом в Карнеги-холле. Поразительную гамму самых разнообразных переживаний демонстрирует в этой небольшой по метражу работе Лоутон. Вместе с ним мы мгновенно переходим от ликующей радости к беспросветному горю, от смеха - к слезам. И все это овеяно глубочайшим сочувствием, любовью к судьбе "маленького человека".

Кадр из фильфа 'Сказки Манхэттена'

Мы уже упоминали о близости исполнительской манеры Лоу- тона великим традициям русского искусства. Об этом говорит и известный английский театральный режиссер сэр Тайрон Гатри в своей книге "Жизнь в театре". Возражая тем, кто считает, что киноактер должен ограничиваться лишь поверхностным бытовым правдоподобием, Гатри приводит в пример масштабные, глубокие образы, созданные в кино Чарлзом Лоутоном, Эмилем Янингсом, многими русскими актерами.

Кадр из фильфа 'Сказки Манхэттена'

Гатри прав: масштабность и глубина, умение постичь внутреннюю суть изображаемого персонажа - эти качества, которые отличают русскую актерскую школу, школу Станиславского, - находят свое воплощение и в творчестве лучших представителей реалистического актерского искусства за рубежом. И когда мы говорим о тех, кто наиболее близок нам по самому духу своего творчества, то, конечно, одним из первых называем имя Чарлза Лоутона.

Кадр из фильфа 'Сказки Манхэттена'

Если в ролях, о которых говорилось выше, гуманизм, жизнелюбие Лоутона-художника раскрываются впрямую, то в том кругу ролей, о котором речь пойдет ниже, они проявляются иным путем, как бы "от обратного".

Одновременно с ролью чиновника в фильме "Если бы я имел миллион" Лоутон сыграл роль римского императора Нерона в фильме "Знак креста". Эта работа положила начало появлению на экране многочисленных образов человеконенавистников, холодных, расчетливых мерзавцев, мастерски созданных актером.

Совершенно меняется манера игры Лоутона. Сочность красок уступает место сухому, точному, беспощадному рисунку. Казалось бы, зная свойства его актерского дарования, можно было бы предположить, что, по известному изречению, он будет, "играя злого", искать, "где он добр". Нет, этого не происходит! Образы человеконенавистников, которые воспроизводит Лоутон, как бы высечены резцом, их ненависть ко всему живому стоит на грани патологии.

Таков, например, герой фильма "Дьявол и океан", командир подводной лодки, ослепленный ревностью к своей жене и потопивший огромный океанский лайнер, на котором плывет ее предполагаемый любовник. Таков и родоначальник всех последующих "иродов" - легендарный царь Ирод в фильме "Саломея" и вполне современные мерзавцы в фильмах "Сосуд гнева" и "Подкуп". Всю силу своей любви к жизни и всю ненависть к тем, кто стремится ее уничтожить, вложил Лоутон в образ гестаповца в экранизации романа Ремарка "Триумфальная арка". Но, пожалуй, лучшей его работой этого плана была роль капитана Блая в фильме "Мятеж на "Баунти" ("Мятежный корабль").

Кадр из фильфа 'Мятежный корабль'

Огромная сила и убедительность, с которой Лоутон играл подобные роли, дала повод одному из английских критиков задать следующий меланхолический вопрос:

"Сумеет ли он (то есть Лоутон. - А. Я.) избежать ожидающей его долгой череды убийц, садистов, пьяниц и маньяков?"

И добавить:

"На это, по-видимому, надежды мало".

Опасения критика, бесспорно, имели под собой почву, особенно если учесть саму систему буржуазного коммерческого кинематографа, где крупная актерская индивидуальность обычно эксплуатируется "на износ". И хотя могучий талант Лоутона сумел перешагнуть через это препятствие и почти каждый образ из воплощенной им "долгой череды убийц" обладал своей неповторимостью, некоторые роли патологического плана не вполне удались актеру. В них просвечивало непоколебимое душевное здоровье, свойственное Лоутону, человеку и художнику. Так произошло, например, в двух фильмах, поставленных известным мастером детективного жанра Альфредом Хичкоком, - "Дело Парадайн", где Лоутон играл судью- садиста, и "Трактир "Ямайка", где он был высокопоставленным английским лордом - тайным главой пиратской шайки, устраивавшей кораблекрушения у скалистых берегов северной Англии. Неудача Лоутона в этой роли была вдвойне показательна. Во-первых, как уже говорилось выше, ему не всегда удавались болезненно-патологические образы. А во-вторых, демократическая, грубовато-народная основа творчества актера вступила здесь в явное противоречие с "аристократическим" материалом роли. Правда, Лоутону доводилось играть и особ царственной крови, например Генриха VIII или шекспировского Лира (в театре). Но меньше всего интересовало его в этих персонажах их, так сказать, чисто королевское достоинство.

В "Частной жизни Генриха VIII" Лоутон показывает в своем герое прежде всего упоение жизнью, ее радостями когда смотришь "Генриха", вспоминаешь Рубенса, с его ликующими сочными красками, вспоми-наешь шекспировского Фальстафа - обжору, хвастуна и неистребимого жизнелюба. Лоутон так и не сыграл Фальстафа (за исключением ученической работы в Королевской Академии драматического искусства), хотя роль эта, как говорится, просилась ему в руки. Но он сыграл шекспировского Фальстафа в своем Генрихе VIII, сыграл весело, озорно, по-шекспировски сочно и "жирно", сыграл не короля Генриха, а человека Ренессанса, влюбленного в жизнь, упивающегося всеми ее запахами и красками.

Кадр из фильфа 'Частной жизни Генриха VIII'

Жюри Московского международного кинофестиваля 1935 года в своем решении специально отметило выдающуюся актерскую работу Лоутона в этом фильме.

Кадр из фильфа 'Рембрандт'

Подавляющее большинство своих наиболее значительных работ в кино Лоутон создал в середине и конце 30-х годов. Рядом с капитаном Блаем - Генрих VIII. Вслед за Генрихом - Рембрандт. За Рембрандтом - Жавер в "Отверженных", затем горбун Квазимодо из фильма по другому роману Гюго - "Собор Парижской богоматери". Бесконечно далеки друг от друга эти человеческие характеры, и бесконечно разнообразны средства воплощения, к которым прибегает Лоутон. Причем делает он все это легко, без какого бы то ни было нажима. Лоутон до такой степени вживается в образ своего персонажа, что характерность приходит сама собой, казалось бы, без малейшйх усилий со стороны актера. Но это, конечно, не так: созданию каждой из этих столь разных, но равно великолепно исполненных ролей предшествовал упорный труд.

Кадр из фильфа 'Горбун Собора Парижской богоматери'

Блистательному мастерству перевоплощения Лоутона были подвластны все жанры - от высокого накала шекспировских трагедий до бесшабашной комедийной удали. Это еще раз продемонстрировала роль вышколенного английского дворецкого Рагглза, попадающего в услужение к неотесанному грубияну-американцу (в комедии "Рагглз из Ред Гепа"). В пределах одной роли Лоутон показал поразительное разнообразие красок. Достаточно сравнить, например, между собой почти фарсовую сцену в ресторане, где новый владелец спаивает только что поступившего к нему в услужение дворецкого, и патетическую сцену чтения Лоутоном знаменитой речи президента Линкольна при Геттисберге, речи, где было провозглашено равенство людей разного цвета кожи.

Кадр из фильфа 'Свидетель обвинения'

Глубочайшая проникновенность и своеобразный лиризм, с которым играет Лоутон эту сцену, были не только следствием его высокого актерского мастерства. Они проистекали от его собственной, как художника и гражданина, общественной позиции. В этой связи стоит вспомнить последние годы жизни Лоутона, когда он наряду с актерской деятельностью занялся и режиссурой. Одной из наиболее значительных его работ той поры была постановка на сцене им же самим инсценированной поэмы Стивена Винсента Бенета "Тело Джона Брауна" - о выдающемся борце за освобождение негров. К этому же времени относится знакомство и дружба Лоутона со знаменитым негритянским актером-певцом Гарри Белафонте. Жена Лоутона, известная английская актриса Эльза Ланчестер, участвовала в середине 50-х годов в одной из концертных программ, которая впервые принесла широкую известность Белафонте. После этого Лоутон хотел сам поставить театрализованный концерт с его участием - вечер негритянского фольклора. Он дважды возвращался к этой мысли.

Дважды начинали совместную работу замечательные художники, но, к сожалению, обстоятельства помешали им воплотить эти замыслы.

Но, пожалуй, наиболее ярким эпизодом, характеризующим об-щественное лицо Чарлза Лоутона, является его творческая дружба с двумя крупнейшими немецкими художниками-коммунистами, проживавшими в годы войны и в первые послевоенные годы в США, - Бертольтом Брехтом и Гансом Эйслером. Познакомившись в оригинале с пьесой Брехта "Галилей", Лоутон настолько увлекся ею, что решил сам ее перевести, поставить и сыграть главную роль. В годы начинающегося разгула маккартизма на это надо было немало гражданской смелости.

Преодолев многочисленные трудности, Лоутон добился своего. Спектакль "Галилей", появившийся в конце 1947 года, стал одним из наиболее ярких художественных явлений тех лет.

Деятельность Лоутона всегда отличалась широтой и разнообразием. Он не только играет в кино и театре, но и занимается переводом на английский язык пьес зарубежных драматургов, много выступает по радио, по телевидению, работает как театральный режиссер, редактирует сборники сказок для детей, не забывает и свое любимое "занятие для души" - садоводство.

Но если говорить об основной сфере приложения его творческой энергии - о кино и театре, то предпочтение в последние годы жизни он явно отдает последнему. Да это и понятно. В театре он соприкасается с творчеством таких гигантов, как Шекспир, Мольер, Брехт, Шоу. Выступая в качестве театрального режиссера, он работает с такими выдающимися актерами-художниками, как Генри Фонда. У него созревают замыслы новых работ - он мечтает о ролях Сирано де Бержерака и Фальстафа. А в кино?.. В кино ему почти не удается встретиться хотя бы с мало-мальски достойным его дарования драматургическим материалом. Ни роль полицейского инспектора, расследующего дело об убийстве в фильме "Человек на Эйфелевой башне", ни роль английского адмирала в мелодраматической истории, построенной на материале второй мировой войны, - "Под десятью флагами", ни роль древнеримского сенатора в помпезном кинозрелище "Спартак" не принесли ему творческого удовлетворения. Не удивительно поэтому, что при первой представившейся ему возможности он сам берется за постановку фильма. Его первый (и, к сожалению, последний) опыт в области кинорежиссуры оказывается чрезвычайно успешным. Поставленный им в 1955 году в США фильм "Ночь охотника" кинокритика расценивает как одно из самых смелых новаторских произведений американского киноискусства послевоенных лет.

Одна из лучших, - пожалуй, самая лучшая - из последних киноработ Лоутона - роль адвоката сэра Уилфрида в картине "Свидетель обвинения". Лоутона с полным правом можно назвать автором этой роли, ибо, конечно, сценарист этой хитроумной детективной истории - Агата Кристи - и не помышляла о той глубине и богатстве человеческого характера, которые воплотил Лоутон в этой своей актерской работе. В образе, им созданном, соединились житейская мудрость с мальчишеским озорством и неистребимым душевным здоровьем - качества, которые отличали всегда и его самого.

За полгода до смерти, уже будучи тяжело больным, Лоутон закончил съемки в фильме "Буря над Вашингтоном". Порученную ему роль американского сенатора, одного из наследников Маккарти, любителя "охоты за ведьмами", он сыграл резко сатирически, почти гротесково.

Огромную галерею образов создал за долгие годы работы в искусстве Чарлз Лоутон. И почти каждый из них - живой человеческий характер, в каждом осталась частица самого Лоутона, актера-реалиста, актера-мыслителя, творчество которого пронизано глубочайшей правдой.

А. Яковлев

Фильмография. Чарлз Лоутон

Пиккадилли, 1929; Волки, 1930; Вниз по реке, 1931; Старый темный дом, 1932; Дьявол и океан, 1932; Отсроченный платеж, 1932; Знак креста, 1932; Если бы я имел миллион, 1932; Остров загубленных душ, 1933; Частная жизнь Генриха VIII, 1933; Белая женщина, 1933; Семья Баррет с Уимпол-стрит, 1934; Рагглз из Ред Гэпа, 1935; Отверженные (Жавер), 1935; Мятеж на "Баунти" (в советском прокате - "Мятежный корабль", капитан Блай), 1935; Рембрандт, 1936; Я - Клавдий (фильм не был завершен), 1936; Сосуд гнева, 1938; Переулок св. Мартина, 1939; Трактир "Ямайка", 1939; Горбун собора Парижской богоматери (Квазимодо), 1939; Они знали, чего хотят, 1940; Это началось с Евы (миллионер Рейнольде, отец), 1941; Семья Таттл с острова Таити, 1942; Сказки Манхэттена, 1942; Резерв для боя, 1942; Навсегда и еще на один день, 1943; Эта земля моя, 1943; Человек из подполья, 1943; Кэнтервильское привидение, 1944; Подозрение, 1944; Капитан Кидд, 1945; Из-за него, 1946; Дело Парадайн, 1948; Чудо может произойти, 1948; Большие часы, 1948; Триумфальная арка, 1948; Девушка с Манхэттена, 1948; Подкуп, 1949; Человек на Эйфелевой башне, 1949; Синяя вуаль, 1951; Чужая дверь, 1951; Аншлаг Отенри, 1952; Эббот и Костелло встречают капитана Кидда, 1952; Саломея, 1953; Юная Бесс, 1953; Вынужденный выбор, 1954; Ночь охотника (режиссура), 1955; Свидетель обвинения (адвокат сэр Уилфрид), 1957; Под десятью флагами, 1960; Спартак, 1960; Буря над Вашингтоном, 1962.