Борис Дворник (Черненко М.)

Борис Дворник

Ничего этого могло и не быть в жизни югославского актера: ни грандиозного успеха первой, детской еще роли, ни великого множества следующих - четырех десятков за пятнадцать лет, завершившихся высшей наградой - "Золотой ареной" на фестивале в Пуле, ни даже вынужденного перерыва, после которого прежнее амплуа оказалось незначительным и мелким ...

Всего этого могло не быть, ибо Франце Штиглиц, в ту пору один из ведущих режиссеров Югославии, без устали искавший исполнителя главной роли в своей картине "Девятый круг", отнюдь не торопился подписывать контракт с девятнадцатилетним студентом Театральной академии в Загребе. И дело не в том, что Борис в ту пору был актером неопытным, - как-никак он отыграл пару сезонов в самодеятельном пионерском театре в родном Сплите, закончил начальную актерскую школу и служил уже в профессиональном театре в Нови-Саде. Штиглица не смущало отсутствие опыта. Хуже было то, что Дворник никак не отвечал тому представлению, которое сложилось у режиссера после чтения трагедийного сценария Зоры Дирнбах. Роль Иво Войновича, потомка поколений хорватских интеллигентов, требовала, как казалось режиссеру, актера одухотворенного, аристократичного, изысканного. Откуда всему этому было взяться у Бориса, простого далматинского парня, крепкокостного, коренастого, широколицего.

И, может быть, его дебют в кино состоялся бы много позже, и не столь сенсационно, если бы Штиглиц, попросту говоря, чуть было не захлебнулся от избытка удручающе однообразных и удручающе изысканных претендентов на роль Иво, если бы серийность этих молодых людей не заставила его задуматься над тем, что роль, быть может, следовало бы прочитать как раз наоборот, не столь стереотипно и однозначно. И Штиглиц вспомнил о неудачливом претенденте.

'Девятый круг'

В этой картине Дворник оказался удивительно к месту, старшеклассник, погруженный в себя, не знающий ничего, кроме отроческих своих игр и взрослых книжных шкафов, где каждый вечер за позолоченными переплетами открывалась перед ним вся мудрость мира. Он вовсе не был папенькиным сынком, просто реальность, действительность, жизнь - все это оставалось за пределами его ума и души. Он даже гитлеровскую оккупацию проглядел поначалу, тем более что выглядела она по внешности отнюдь не оккупацией. Еще бы: немцы принесли хорватам "независимость", у них теперь свое государство, оно так и называется - "Независимая Держава Хорватия", и одноклассники Иво вовсю разгуливают по улицам в отлично отглаженных мундирах "национальной" усташской армии. Тем более что и на улицах этих вроде бы ничего не изменилось: в городском саду играет духовой оркестр, в школе идут нормальные занятия. Правда, время от времени на стенах вывешивают объявления о расстрелах, так и это естественно: бандиты, науськиваемые коммунистами, сербами и евреями, нарушают установившийся порядок вещей, и порядочного хорвата не должно смущать, что этих врагов человечества расстреливают на пустырях, вешают на площадях, вывозят в лагеря уничтожения.

Это и не смущает Иво. Он не подозревает еще, что привычная атмосфера родительского дома измеряется уже температурой античной трагедии, что естественный импульс гуманиста и либерала Войновича, приютившего в доме дочку своих друзей еврейскую девушку Рут, открыл мирную интеллигентскую квартиру инфернальным ветрам эпохи.

Логика отцовского гуманизма подчиняется своим законам: укрыв Рут от депортации, старик выдаст ее замуж за сына. Это не важно, что они не любят друг друга. Важно лишь то, что никто не посмеет отправить на верную смерть жену уважаемого христианина, это было бы просто бесчеловечно...

Иво принимает и это, не задумываясь, как нечто естественное, хотя Рут причиняет ему множество неудобств: отрывает от книг, занятий, вечеринок. Разумеется, Иво - мальчик воспитанный, он не позволит ей ни на мгновение почувствовать свое раздражение, но на него начинают коситься однокашники, его бойкотируют в гимназии, во дворе. И мало-помалу он и сам начинает чувствовать себя изгоем и сам начинает понимать, каково это быть затравленным, бесправным, одиноким.

'Девятый круг'

Так рождается любовь, отчаянная, испуганная, не обремененная плотским, - чистая нежность, сострадание, бережность. Так рождается ответственность, завершающаяся отчаянным, самоубийственным жестом - решимостью отправиться вслед за Рут в лагерь уничтожения, чтобы разделить ее судьбу ...

"Девятый круг" был увенчан в Пуле "Золотой ареной", затем отправился на фестиваль в Канн, и сплитский паренек, впервые оказавшийся за границей, ошалело бродил по набережной Круазетт, тараща глаза на живых классиков мирового кино и еще более живых кинозвезд. Спустя десяток лет Дворник с удивлением вспомнит, что ему чудом все же удалось закончить Театральную академию, с трудом урывая время от съемок для занятий.

Не успев вернуться из Канна, он уже снимается в бытовом водевиле "Мартин в облаках", где режиссер Бранко Бауэр торопится первым разменять на комедийные медяки трагический характер Иво Войновича. Дворник пришел удивительно вовремя - югославскому кино, обращавшемуся к современности, срочно требовались молодые актеры, а было их в ту пору два-три, не больше. И вместе с Любишей Самарджичем Борис Дворник заполняет на несколько лет югославский экран.

"Мартин в облаках" был одной из многих тогдашних бытовых комедий, которые поверхностно и добродушно коллекционировали нелепости и неудобства быта, открывали простых, добрых и чудаковатых героев, впутывавшихся в самые невероятные передряги и недоразумения, проигрывавших и поднимавшихся снова, не теряя присутствия духа, не замечая жизненных синяков. Дворник сыграл здесь одного из них, шалого студента, мечущегося по Загребу в поисках крыши над головой для себя и своей юной возлюбленной, пускающегося в рискованные и не слишком законные предприятия и воспринимающего свои бесчисленные неудачи с неизменной иронической ухмылкой и надеждой на лучшее будущее.

Просто удивительно, с каким удовольствием, с каким легчайшим профессионализмом студент-третьекурсник пародирует здесь характер своего недавнего трагического героя, повторяя те же жесты, ужимки, гримасы, словечки, отыгрывая это в обаятельной и довольно-таки легковесной водевильной драматургии.

Быть может, Дворнику было жизненно необходимо освободиться от всеобъемлющего трагизма "Девятого круга", перейти в иную, собственную весовую категорию. Быть может, без этого он просто не смог бы работать дальше, подобно своей партнерше по фильму Штиглица Душице Жегарац, которая долго не могла оправиться от эмоционального шока: заболев на съемках "Девятого круга" сильнейшим нервным расстройством, она ушла из кино чуть ли не на десяток лет.

Как бы то ни было, Дворник только однажды, много позже, уже осознав себя как актера, повторит эмоциональный опыт "Девятого круга", сыграв нечто подобное по настроению, трагической окраске - роль человека, творящего зло и злом живущего, - в фильме Ватрослава Мимицы "Событие". Но это произойдет не скоро, а пока Дворник держится как можно дальше от сюжетов трагических, пока он нащупывает свои возможности как актера комического, соглашаясь в крайнем случае на трагикомедию, чтобы у героя оставался всегда крохотный, пустяковый, но зазор между трагизмом ситуации и озорной ухмылкой, чтобы герой этот мог хоть на мгновение отгородиться от неизбежности, оттолкнуть ее, отодвинуть - крепким словечком, шуткой, песенкой.

'Мартин в облаках'

Мы видели его в одной из таких ролей - в ничем не примечательной героической балладе "Рейд отважных", экранизации популярной партизанской песни о легендарном марше отряда вооруженных шахтеров по тылам немецких оккупационных войск, о бессмертии героев, о презрении к смерти.

Дворник сыграл здесь певца и балагура, бесстрашного подрывника и хитроумного сердцееда, идущего в бой, как подобает песенному витязю, с винтовкой в одной руке и гитарой в другой. Актер поразительно точно набрасывает уже черты своего будущего, взрослого героя, распростившегося с юностью, крепко стоящего на ногах, но сохранившего наивность и озорство детского восприятия.

Однако тогда, в середине 60-х годов, "Рейд отважных" своего продолжения не имел. Кинематография еще не ощущала потребности в подобном герое, и Дворник продолжал сниматься с прежней интенсивностью, исправно повторяя из фильма в фильм одни и те же вариации своего Мартина. Он сыграл за это короткое время, наверно, все возможные воплощения молодого югослава 60-х годов: диковатого деревенского парня на строительстве автострады в фильме "Лишняя", где он как бы ассистировал Милене Дравич и Любише Самарджичу; нахального, но, в сущности, робкого влюбленного студента в картине Владана Слиепчевича "Медальон с тремя сердцами"; усталого демобилизованного солдата, пришедшего восстанавливать разрушенное немцами горное село в "Радополье" Столе Янковича; меланхолического тракториста в деревенской "региональной" драме "Земляки" Здравко Рандича; предприимчивого и отзывчивого студента в сентиментальной мелодраме "Умер ли добрый человек?".

Впрочем, это были его лучшие роли. Повзрослевшего Дворника "открыли" авторы так называемого "пляжного жанра", созданного по образу и подобию третьесортных итальянских картин о "латинских любовниках", услаждавших во время короткого курортного отдыха богатых зарубежных туристок. Все это снималось в родных местах Бориса, на пляжах Далмации, в привычной атмосфере средиземноморского "сладкого ничегонеделания", эти фильмы складывались из сложной смеси ленивого юмора, непременной толики философичности, такой же толики секса, душещипательной мелодрамы; в финале порок непременно наказывался, правда, не слишком всерьез...

Впрочем, вот один из типичных сюжетов: "Безумное лето" Обрада Глущевича, Дворник играет тут приморского красавца и профессионального соблазнителя, более того, главу целого ганга соблазнителей, основанного на вполне научных принципах, ибо без науки здесь пропадешь - того и гляди пропустишь богатую шведку или западную немку, и денежки уплывут к конкурентам. Иво, наморщив лоб, преодолевая отчетливую склонность к лени, распределяет между своими не столь мужественными приятелями новых знакомых. Себе он оставляет, как и подобает президенту, самое трудное, не подозревая, что на этот раз найдет коса на камень, что молоденькая немка, приехавшая сюда в поисках несложного пляжного романа, неожиданно покорит Иво, женит его на себе, а затем, отправившись восвояси, бросит, как это многократно проделывал он сам ...

Дворник оказался сущей находкой для подобных сюжетов: с годами он раздался в плечах, жесты стали еще шире, походка еще ленивее, глаза еще влажнее, инфантильность - убедительнее, обаяние - все более покоряющее, так что в ином фильме не разобрать, сколько же лет герою - то ли тридцатилетний выглядит двацатилетним, то ли наоборот.

'Двойное окружение'

Эти фильмы нравились и самому актеру: играть в них почти не приходилось, сюжет развивался как бы сам по себе, зритель валил в кинотеатры, иллюстрированные журналы предоставляли обложки. И, быть может, Дворник так бы и закоснел в этом жанре, если бы его актерская карьера не прервалась на полном скаку. Бориса призвали в армию, и режиссерам срочно пришлось подыскивать ему замену.

Впрочем, именно благодаря этой остановке Дворник стал наконец актером, хотя тогда военная служба показалась ему концом кинематографической биографии.

Между тем биография эта только начиналась. Однажды рядового Дворника вызвал к себе командир части и зачитал телеграмму из Белграда, согласно которой его откомандировывали в распоряжение какого-то специального подразделения. Однако это было не обычное подразделение и подписана телеграмма была не военачальником, а кинорежиссером Велько Булаичем, которому и была придана военная часть, чтобы осуществить съемки самого грандиозного предприятия югославского кино - эпопеи "Битва на Неретве".

Здесь солдат Дворник отслужил до конца свой армейский срок. Здесь сыграл первую "взрослую" свою роль - легендарного народного героя Стево Опачича, первым перешедшего мост над горной рекой под градом вражеских пуль. Этот человек был одним из консультантов "Неретвы", и Дворник ходил за ним по пятам, дотошно и методически копируя его жесты, походку, манеру говорить и молчать, весь облик этого суховатого, многое пережившего, но озорного и темпераментного человека.

Но дело не в том, что пример Опачича совершил переворот в душе Дворника. Встречи с ним, нелегкая военная служба, работа рядом с такими актерами, как Орсон Уэллс и Сергей Бондарчук, Курд Юргенс и Юл Бриннер, Любиша Самарджич и Харди Крюгер, Бата Живоинович и Франко Неро, - все это не осталось без последствий. Дворник отчетливо понимал это: "Все, что я делал до армии, было чисто инстинктивным. Служба на "Неретве" помогла мне вернуть уверенность в себе. Я взял себя в руки, и все изменилось. Это был мой единственный шанс".

'Рейд отважных'

Так и произошло. Не успел Дворник демобилизоваться, как его уже ждали в Загребе на роль шалого и отважного крестьянского парня Кубуры в фильме "Когда слышишь колокола", а затем пришло предложение из Сараево - режиссер Хайрудин Крвавац оставил за Борисом в своем фильме "По следу Тигра" роль весельчака и певуна, гениального подрывника и умельца Сопротивления Дзаваттони, итальянского солдата, перешедшего на сторону партизан и погибшего на хорватской земле за освобождение своей итальянской родины.

Вся раскованность прежнего персонажа Дворника, его инстинктивность и природное обаяние, существовавшие прежде как бы сами по себе, вне драматургии и реальных конфликтов, впервые после "Девятого круга" наложились на действительные жизненные коллизии, обогатившись к тому же элементами чисто фольклорными, народными, ироикомическими. В самом деле, Кубура из "Колоколов" - это тот же песенный юнак из народной баллады, анархичный и импульсивный, порывистый и вспыльчивый, хитроумный и лукавый, недоверчивый и наивный.

И потому на очередных фестивалях в Пуле от фильма к фильму (к двум названным добавилась еще роль лесника в "Событии") шансы Бориса Дворника на "Золотую арену" за актерское исполнение росли с каждым днем и завершились бесспорной победой.

Однако Дворник не дождался торжественного закрытия фестиваля: он торопился в Загреб, где были приостановлены из-за него на неделю съемки "далматинской" комедии "Любовь и перебранка". Борис играл забавную и грустную роль - провинциального полицейского еще старой, королевской Югославии, отца восьмерых детей, прослышавшего однажды, что его величество король становится крестным отцом каждого девятого ребенка в семье. Естественно, Мате загорается желанием породниться с королем, тем более что все его заработки и так были впрямую связаны с именем венценосца: Мате провоцировал горожан на нелестные словечки по поводу короля и правительства, а потом штрафовал их и... прятал в собственный карман определенный процент.

Разумеется, вся эта история завершается не в пользу Мате, как, впрочем, и не в пользу короля, ибо кончается фильм в первый день второй мировой войны бомбардировкой мирного города, крахом государства. А Мате оставался наедине с историей, наедине с необходимостью подумать о жизни иначе, всерьез, раз и навсегда. Правда, история эта оставалась за пределами фильма, и о том, как встретил всенародное бедствие вчерашний полицейский, можно только догадываться.

Надо сказать, что после "Золотой арены" Дворник как бы останавливается. Его герой, так сказать, наращивает мясо и мускулы, осваивается во все новых вариантах своей судьбы, удобно устраивается в своем характере, оглядывает самые отдаленные его уголки.

'По следу Тигра'

Любопытно, что он просто повторяет многие юношеские свои роли, лишь в ином возрастном исполнении: заматеревшего "латинского любовника" в "Бабьем лете"; деревенского балагура, лжеца и бездельника в фильме "Пари". Быть может, только в одной из картин последних лет ему удалось нащупать какие-то принципиально новые черты своего героя, новый, при этом трагический поворот его судьбы - в фильме Здравко Рандича "Следы черной девушки", где Дворник сыграл недалекого парня, человека широкой души и бурных страстей, женившегося на чудаковатой проститутке с окраины, чтобы "спасти ее" как говорилось в старинных романах. Спасение не состоялось, "черная девушка" бросает спасителя и уходит к другому, а брошенный муж ищет ее повсюду, проходя все круги городского дна, пока не успокоится, пока не поймет, что прошлого не вернуть. И тогда она появится снова и снова обманет, и он убьет ее ...

Есть в этой картине, в конденсированном, подчеркнутом ее мелодраматизме и натруженной философичности отчетливый, хотя, наверно, и незапланированный привкус пародии, трагикомический парафраз роли Дворника в "Девятом круге" - ив структуре сюжета, и в поведении, и в финале, нахально вывернутом наизнанку, словно ролью этой Дворник сознательно и иронически освобожденно замыкает пятнадцатилетний круг своей кинематографической службы, свою экранную молодость.

'Любовь и перебранка'

Он расстается со своей молодостью смеясь. Он имеет на это право. Он еще перед зрелостью. Еще год-другой, он отыграет еще десяток вариантов своего героя и начнет следующий круг. Это произойдет раньше или позже, но произойдет непременно.