"Пусть встанет настоящий Берт Ланкастер!" - так называлась статья о творчестве этого актера, опубликованная несколько лет назад в журнале "Лайф"*. Что же имел в виду автор, вложивший в этот заголовок некоторый оттенок неодобрения? Прежде всего разноплановость сыгранных Ланкастером ролей, ибо он был одним из тех, кто начал расшатывать постамент, на котором столько лет прочно зиждилась голливудская система "звезд". В том, что этот актер - "звезда", ни у кого не было никаких сомнений: астрономические цифры гонораров, большое количество сыгранных ролей, непреходящий успех у публики. Но ведь "звезда" - это и постоянный образ, к которому привыкает зритель, а Ланкастер, что ни роль, поворачивается какой-то иной своей стороной!
*("Life International" 1963. N. 9, pp. 88-94.)
Правда, в начале работы Ланкастера в кино его амплуа казалось весьма четким и определенным. Перед ним простирались соблазнительно легкие пути. Он мог следовать примеру Кларка Гейбла, сексуальный магнетизм которого помог ему почти тридцать лет продержаться на экране в одном и том же качестве - героя-любовника. И не просто продержаться, а долгое время быть "звездой № 1" на голливудском небосклоне. Ланкастер, правда, не был так красив, как этот кумир скучающих домохозяек, но известно, что смазливые красавцы сейчас не в моде. Грубоватое, как бы высеченное из камня лицо с тяжелым подбородком, пышным чубом и простецкой улыбкой, широкие плечи и исходящее от Ланкастера ощущение сдержанной силы более соответствуют современным представлениям о мужской красоте.
Второй путь был еще более перспективным. Блестящее владение своим телом - результат спортивной натренированности и цирковой подготовки - открывало перед Ланкастером будущность преемника Эррола Флинна - героя многочисленных приключенческих фильмов. Наши зрители помнят героя "Королевских пиратов" и "Приключений Робин Гуда". Всевозможные чудеса акробатики Берт Ланкастер проделывал ничуть не хуже Флинна.
'Отсюда в вечность'
Но, попробовав и то и другое, Ланкастер не остановился ни на одном из этих образов, а выбрал трудный путь характерного актера, который, сохраняя свою основную актерскую тему, ухитряется быть разным в каждой новой роли.
Однако начало актерской карьеры Ланкастера было типичным для голливудских кинозвезд, которых приводит на это поприще капризный и слепой случай.
Тридцать пять лет своей жизни Бертон Стефан Ланкастер и не помышлял о кино. Мечты этого стройного молодого человека, выросшего в семье бедного нью-йоркского клерка, не простирались дальше спортивной карьеры. Его высокий рост обеспечил ему прочное место в бейсболе, а это в свою очередь помогло поступить в университет, где Ланкастер блистал, правда, лишь успехами в спорте, мечтая в будущем о месте преподавателя физкультуры в колледже. Но терпения осилить до конца курс наук не хватило. В конце второго года учебы Ланкастер вместе с одним из своих товарищей подготовил акробатический номер с шестом и начал трудную жизнь странствующего акробата. Цирки менялись один за другим, помещения были маленькими, плохо освещенными, очень часто Ланкастера, державшегося на пятнадцатиметровом перше на голове партнера, вообще не было видно. Все это длилось около десяти лет.
Сразу же после вступления США во вторую мировую войну двадцативосьмилетнего Ланкастера призвали в армию, где он был включен в состав эстрадной группы, развлекавшей американских солдат.
После окончания войны Ланкастер случайно познакомился в Нью-Йорке с ассистентом театрального продюсера, которому для бродвейского спектакля "Звуки охоты" нужен был высокий, стройный, широкоплечий актер на роль сержанта. Ланкастера пригласили на пробу и тут же утвердили. Пьеса провалилась, но критики благожелательно отозвались о дебютанте, и он получил сразу семь предложений сниматься в кино. По совету импресарио, начинающий актер решил сыграть полицейского в уголовной драме "Фурия пустыни". Роль не удалась.
Выпуск фильма на экран задержался как раз настолько, чтобы актер в 1946 году успел сняться в экранизации новеллы Хемингуэя "Убийцы". Короткая, трехстраничная новелла не давала материала для полнометражного фильма, и ее расцветили многочисленными подробностями - историей боксерского прошлого героя, его романом с коварной обольстительницей, не чуждой уголовному миру, и т. д. Эти вставки, сделав более плавным движение сюжета, во многом уничтожили ту атмосферу, которая была главной в рассказе.
И все же в нескольких ключевых эпизодах режиссеру Роберту Сьодмаку сопутствовала удача. Лучший эпизод картины - разговор Ника Адамса с Оле Андерсоном - целиком обязан своим успехом Ланкастеру. На всем его протяжении мы почти не видим лица актера - он лежит отвернувшись. Но его поникшая спина, только напоминающая о былой силе, его потерявший окраску, словно "шелестящий" голос выражают такую безысходность, что становится страшно. Он произносит совсем мало слов. Но и молчание его довольно выразительно и красноречиво.
'Трапеция'
Эта отличительная черта дарования Ланкастера проявилась уже здесь, в первой картине, принесшей ему признание.
В 1948 году актер вместе со своим импресарио организовал кинофирму "Хект - Ланкастер", популярность которой принесли в основном приключенческие ленты - "Пламя и стрела", "Пират в алом", "Женщина южных морей", где Ланкастер ловко взбирался по канату, качался на висячих канделябрах и расправлялся со множеством врагов. На эти зрелища публика повалила толпой, принося фирме большие деньги, а Ланкастеру шумный успех.
Потом актер писал об этих своих ролях: "В большинстве моих ранних картин мы заполняли провалы в сюжете действием. Как только ситуация становилась малодостоверной, тотчас же вводился эпизод, где я прыгал через высокий забор или ударял злодея мешком с бобами по голове. После этого я обнимал девушку - и слабое место в сюжете было ликвидировано"*.
*("Films in Review", 1969, Vol. XX, N. 7, p. 400.)
Эти слова показывают, что Ланкастер не обманывался относительно природы своего успеха. Уже в этот период он тянется к другим, более серьезным ролям и в 1953 году снимается в одном из лучших своих фильмов "Отсюда в вечность".
Эта экранизация романа Джеймса Джонса, осуществленная режиссером Фредом Циннеманом, рассказывала о буднях полка американской армии на Гавайях в канун нападения японцев на Пирл-Харбор. Задыхается в обстановке казарменной жестокости, страха и бесправия рядовой Роберт Прюитт (Монтгомери Клифт). Забивают до смерти в тюрьме веселого итальянца Анджелло (Фрэнк Синатра), не желавшего мириться с расизмом и насилием над личностью. В этом страшном мире сержант Милтон Уорден ухитряется не только выжить, но и остаться самим собой, противопоставив оболванивающей муштре силу своего духа.
Не раз на протяжении фильма приходится удивляться неожиданной многомерности характера героя. В одной из сцен Уорден - Ланкастер играет в карты, играет расчетливо и осторожно, как и полагается это делать человеку, застегнувшему душу на все пуговицы. А несколькими эпизодами позже он беспечно пьянствует в кабачке с солдатами, беспечно до тех пор, пока один из них не начинает надвигаться на другого с осколком бутылки в руке. Взгляд выросшего между ними сержанта холоден и тверды его пальцы, сжавшие руку драчуна. Впечатление сильного, но несколько грубоватого человека, уже сложившееся у зрителей после этих сцен, вдруг опрокидывается эпизодом на пляже, куда приходит Милтон со своей возлюбленной. Здесь актер поражает широтой и безоглядностью чувства своего героя. Но как ни велико оно, даже ради него Уорден не может поступиться своими убеждениями, примкнуть к стану тех, кто уродует жизнь солдат.
'Элмер Гентри'
Нет, пожалуй, в творчестве Ланкастера другой роли, которая бы так точно соответствовала характеру самого актера. Его тоже многие считают человеком грубоватым, примитивным. Однако не только многие его последующие роли, но и устные высказывания свидетельствуют об ином. Например, когда в 1957 году "Журнал танца" обратился к различным знаменитостям с вопросом "Что значит для вас танец?", ответ Ланкастера, горячо любящего музыку и балет, оказался одним из самых глубоких. "В искусстве вообще, - написал он, - меня больше всего привлекает выявление индивидуальности творца. В танце же благодаря затрачиваемой на него огромной физической энергии, которая является трамплином для подлинного выявления психики, человеческая личность раскрывается во всей своей наготе"*. У Ланкастера - лучшая коллекция картин в Голливуде. Он часто читает лекции об искусстве кино, выступает в качестве борца за равенство рас.
*("Films in Review", 1969, Vol. XX, N. 7, p. 395.)
Главное же, есть в нем та человеческая цельность, которая помогает ему, как и Милтону Уордену, не сворачивать с раз избранного пути. Он решил стать хорошим актером и стал им, хотя для этого ему пришлось пожертвовать успешной карьерой продюсера. Дела организованной им вместе с Хектом фирмы шли блестяще. Выпущенный ею фильм "Марти", на производство которого было затрачено всего триста тысяч долларов, принес пять миллионов чистой прибыли. Всего за несколько лет партнеры заработали гигантскую сумму - тридцать пять миллионов долларов. В новом роскошном здании правления работало уже семьдесят сотрудников. Но в 1957 году Ланкастер неожиданно сказал: "Хватит!" Для того чтобы фирма могла нормально работать, он должен был посвящать ей много времени. А главным для него было актерское творчество. И фирма прекратила свое существование.
Это решение вызвало целую волну пересудов. "Где это видано, чтобы человек сам отказывался от денег, плывущих ему в руки?" - неодобрительно покачивали головами голливудцы. И это обстоятельство лишь усилило их неприязнь к непонятному человеку. Ланкастера не любят в американской киностолице. Зато, что ему всегда сопутствует успех. За то, что он не участвует в светской жизни. За то, что не дает пищи сплетням. За то, что не заигрывает с прессой.
Но сам актер не обращает на все это ни малейшего внимания, целиком отдаваясь творчеству. Еще в бытность собственным продюсером, в 1955 году, он попробовал свои силы в режиссуре, поставив вестерн "Кентуккиец". Работа оказалась неудачной. И Ланкастер нашел в себе силы сказать: "Я давно уже понял, что быть режиссером несложно. Сложно быть хорошим режиссером. Если я еще когда-нибудь поставлю фильм, то не буду в нем сниматься". Но за многие годы, прошедшие с той поры, он ни разу не вернулся к режиссуре.
'Леопард'
Сосредоточившись на актерской деятельности, Ланкастер в 1957 году в фильме "Сладкий запах успеха" сыграл откровенно отрицательную роль - могущественного негодяя, газетного обозревателя, человека сильного, властного и жестокого. По тем временам это был случай беспрецедентный. Обычно "звезды", зная, что зрители, как правило, отождествляют актера с изображаемым им персонажем, не решались рисковать. Ланкастер решился. Роль была сыграна великолепно, но фильм провалился в прокате. Однако и это не остановило актера. Три года спустя он исполнил главную роль в фильме "Элмер Гентри" - острой сатире на американскую церковь.
Его герой здесь - тоже цельная натура. Он законченный негодяй, который ни разу в жизни не совершил ни одного доброго поступка, никому не принес любви и блага, к чему столь часто призывал в своих проповедях. Элмер Гентри никогда не изменял самому себе, ибо его главный принцип - беспринципность. Это тот же Милтон Уорден с "небольшой поправкой": все плюсы его характера заменены на минусы. Перемена ощущается даже во внешнем облике актера. Грима почти нет. Все та же привычная высокая, широкоплечая фигура, открытое лицо, но на нем непривычное выражение - этакая елейная смесь показного благочестия, лицемерия и хитрости. Лишь в начальных эпизодах Гентри - лучший футболист и спортсмен колледжа, страстный пьяница и бабник, который, еще не помышляя с духовной карьере, весело прожигает жизнь, - во многом напоминает прежних героев Ланкастера, безудержно сильных, безоглядно бесшабашных...
Но вот мать молодого человека вкупе с местными пуританами добилась его возвращения в лоно церкви, и Элмера будто подменили. Этот рослый детина, дотоле и не подозревавший о существовании таких понятий, как порядочность, добро, разум, начал произносить с кафедры слова о любви к ближнему, душе и прочих высоких материях. Бархатный баритон придал им значительность, и проповеди имели успех. Кстати сказать, в отличие от молчаливых положительных героев Ланкастера, этот персонаж говорит без конца. Его так и подмывает говорить - не важно что, не важно кому - только сейчас же, сию же минуту. И слышать гром аплодисментов.
'Нюрнбергский процесс'
Знаменитый американский драматург Клиффорд Одетс, написавший сценарий фильма "Сладкий запах успеха", однажды назвал шесть разновидностей героев Ланкастера: 1. Уверенный в себе. 2. Дикий (огромная физическая энергия плюс бездумный энтузиазм). 3. Отечески покровительственный. 4. Жестокий. 5. Мнимый джентльмен. 6. Мошенник. Пожалуй, все шесть уместились в образе Элмера Гентри.
'Поезд'
За эту роль Ланкастер получил "Оскара", хотя его соперниками выступали такие актеры, как Спенсер Трэси, Лоренс Оливье, Джек Леммой и Тревор Хоуард.
Следующим большим успехом Ланкастера стала роль Эрнста Яннинга в фильме Стэнли Креймера "Нюрнбергский процесс". Но этот отрицательный образ резко отличается от предыдущего, ибо он не сатирический, а трагический. Яннинг - один из полюсов многопланового серьезного фильма об ответственности каждого человека за все, происходящее вокруг. Фильма, одна из основных задач которого - показ того, как та же логика событий, те же причины толкают американского судью Хейвуда (Спенсер Трэси) на повторение ошибки, которая стала трагедией жизни его немецкого коллеги Яннинга (Берт Ланкастер).
Хейвуд все время чувствует невольную симпатию к этому сильному и умному человеку. Он хочет понять, что толкнуло того на капитуляцию перед фашизмом. Аристократ, высокообразованный, талантливый юрист, человек в прошлом прямой и смелый, одернувший как-то даже самого фюрера, написавший после принятия Веймарской конституции слова: "...наконец-то мы можем рассчитывать на Германию справедливую, в которой люди смогут жить, а не умирать, на Германию свободную и гуманную, на Германию, пробуждающую лучшие чувства", - как мог он стать пособником массовых преступлений перед человечностью?
Сам Яннинг не дает ответа на этот вопрос, мучающий Хейвуда. Первые две трети судебного процесса он вообще пребывает в гордом и холодном молчании. (Удивительное умение Ланкастера выразительно молчать здесь проявляется особенно сильно.) Его адвокат, господин Рольфе, объясняет это молчание тем, что бывший рейхсминистр юстиции не считает суд правомочным разбирать его дело. "В чем была обязанность Эрнста Яннинга? - спрашивает адвокат. - Исполнять законы своей страны или отказаться исполнять их и тем самым стать предателем?" А сам обвиняемый, замкнувшийся в себе, просто не отвечает ни на один вопрос и не делает никаких заявлений.
'Алиллуйская тропа'
Удивительно, как актер, сидящий большую часть фильма с неподвижным, почти каменным лицом умеет донести до зрителей переживания своего героя! Сердитый взгляд на свидетеля защиты, который пытается помочь ему. Тень недовольства, ложащаяся на лицо во время разглагольствований защитника. И неожиданный вопрос: "Вы снова хотите повторить все это?", обращенный к нему. Именно в этот момент, когда защитник Рольфе воскресил сцену фашистского судилища, Яннинг отчетливо понял, что попытка доказать его невиновность приведет к оправданию смертей и ужасов концлагерей, куда люди попадали по подписанным им судебным приговорам. Теперь Яннинг начинает говорить, сначала как бы делая усилие над собой, а потом все больше и больше распаляясь: он хочет объяснить этим людям, как это могло произойти. Окончив речь, он несколько мгновений сидит неподвижно. Потом встает и, все еще потрясенный тем автопортретом, который он нарисовал, проходит к своему месту. В его движениях, походке, жестах столько достоинства, что даже сейчас, после всего услышанного, мы невольно испытываем уважение к человеку, трагедия которого в том, что он изменил самому себе, своим убеждениям.
Сразу же после аристократа Яннинга (а Ланкастер в этой роли был по-настоящему аристократичен, в нем чувствовались порода и хорошее воспитание) актер сыграл роль неграмотного убийцы Роберта Страуда в фильме "Узник Алькатраца". Почти полвека просидел в одиночке этот человек, осужденный на пожизненное заключение, и не только не сломился, а, наоборот, начав с азов, нашел в себе силы стать ученым - крупнейшим специалистом по болезням птиц. Ланкастер снова почти без слов сыграл несгибаемую волю, огромную настойчивость, бесконечное терпение и удивительный самоконтроль, которые присущи и ему самому. "Страуд не станет ни кем иным, кроме как самим собой, - говорит Ланкастер, - а это главное в человеке"*.
*("Life International". 1963. N. 9. p. 90.)
Два этих фильма, особенно "Нюрнбергский процесс", принесли Ланкастеру международную известность. В 1962 году Лукино Висконти пригласил его в Италию сыграть главную роль в фильме "Леопард" - аристократа князя Салину, последний осколок уходящего в прошлое пышного феодального уклада. Пожалуй, ни в одном другом фильме не проявилась так полно удивительная пластичность, свойственная этому актеру. Вот он идет по длинной анфиладе комнат, где сверкает натертый паркет и зеркала отражают холодноватый порядок старинного родового дома, как будто уже чуть-чуть припорошенного пылью истории. И, несмотря на спокойствие и привычную величавость движений, ясность взгляда, мы чувствуем, что это прощальный проход человека, знающего, что скоро он навсегда простится со всем этим.
'Проессионалы'
Вообще весь образ Салины Ланкастер с помощью режиссера строит на плавных, неторопливых, величавых ритмах, помогающих воссоздать и облик подлинного аристократа, понимающего, что близится смерть его класса, и истинный масштаб вытекающей отсюда трагедии.
Висконти писал впоследствии: "Князь был очень сложным характером: временами - деспотичный, грубый, сильный; временами - романтичный, хороший, все понимающий; иногда даже глупый, но всегда загадочный. Все это относится и к Берту Ланкастеру. Я думаю, что Берт - самый загадочный человек, которого я встречал в своей жизни"*.
*("Life International", 1963, N. 9, p. 89.)
На премьере "Леопарда" в США Ланкастера не было. В это время он уже снимался в фильме "Семь дней в мае". А потом, в 1965 году, отправился во Францию на съемки "Поезда". Оба фильма поставлены одним режиссером - Джоном Франкенхаймером. На долю Ланкастера выпала задача создать обличительный портрет пентагоновского генерала, холодного фанатика, готовящего военный переворот. Ему удалась эта роль, как и новая для него роль простого рабочего человека с могучими, привыкшими к труду руками в фильме "Поезд". Расстреляв машиниста, немцы заставляют его, Лябиша, диспетчера на железнодорожной станции, вести состав с бесценным грузом - полотнами Ренуара, Сезанна, Пикассо, Брака, вывозимыми из Франции в Германию.
Как могучая каменная глыба высится Лябиш - Ланкастер в финальном эпизоде картины - последнем поединке с бездушным эстетом, немецким полковником фон Вальдхеймом (Пол Скоффилд), который презрительно бросает ему: "Вы, вероятно, даже не видели этих картин". Как объяснить этому лощеному пруссаку с невидящим, рыбьим взглядом, что чувствует в этот момент человек, заплативший за спасение картин жизнью почти всех своих товарищей и сотен заложников? Ни слова не произносит Лябиш, только медленно поднимает автомат и дает очередь...
Фильм "Поезд" весьма показателен для творчества Ланкастера последних лет, в котором встречаются и приключенческие ленты, использующие лишь его внешние данные и спортивную подготовку, и картины сложного психологического плана. И хотя первые из них даже поставлены известными режиссерами - Джоном Старджесом, Ричардом Бруксом, Джоном Хьюстоном, а игра Ланкастера отличается высоким профессиональным уровнем, специального анализа она не заслуживает. На ролях же в фильмах второго рода стоит остановиться подробнее.
Наиболее интересна из работ Ланкастера конца 60-х годов его роль в фильме "Пловец" по рассказу Джона Чивера. Сам рассказ очень любопытен. Начинаясь как сугубо реалистическое повествование о богатом и счастливом человеке, у которого прихоть - добраться до своего дома вплавь, по бассейнам прилегающих друг к другу участков, он оборачивается психологической аллегорией, рисующей, как меняются сам человек и отношение окружающих к нему, когда он из богатого становится бедным. Это одновременно притча о могуществе денег в американском обществе и о внезапном прозрении лишившегося их человека, всю жизнь отбрасывавшего от себя все неприятное, жившего в своем выдуманном мире, далеком от реального.
'Пловец'
Героя и играет Берт Ланкастер. Вначале это - моложавый, стройный, подтянутый человек, весьма оптимистически смотрящий на жизнь. Но проходит бассейн за бассейном, и по мере того, как меняется реакция их владельцев, становящихся все суше, нелюбезнее, неразговорчивее, меняется и наш герой. Уходит уверенность в себе, апломб, чувство собственного превосходства - перед нами постаревший, сгорбившийся, замерзший даже не столько физически, сколько душевно, человек. Эту трансформацию актер передает блестяще. Удается ему здесь и внутренний монолог, который всегда труден для исполнителя. Хотя сам Ланкастер произносит немного слов, сочетание выражения лица с закадровым голосом, вводящим зрителей в круг его раздумий, все более и более невеселых, очень многое дает для понимания трагедии, развертывающейся на наших глазах.
И, наконец, последняя по времени значительная роль актера - Мел Бейкерсфилд в фильме "Аэропорт" - довольно средней экранизации нашумевшего романа. В затянутой, перегруженной диалогами и сантиментами картине Ланкастеру удалось показать в своем герое страстную одержимость делом, прячущую под собой затаенную грусть сильного, цельного человека, под влиянием обстоятельств вынужденного расстаться с иллюзиями и надеждами.
Берт Ланкастер уже немолод. В 1973 году ему исполнилось шестьдесят. Больше четверти века в кино, около пятидесяти сыгранных ролей - уже можно подводить некоторые итоги. В связи с этим вспоминается рассказ Джона Голсуорси "Человек, который сохранил себя". Он - о джентльмене, который, несмотря на все превратности жизни, приведшие его из аристократического колледжа на кучерский облучок, остался таким же, каким и был - цельным, независимым, гордым.
Суть этой истории кажется мне сходной и с биографией и с творчеством Берта Ланкастера с той только разницей, что жизнь несла его не сверху вниз, а в обратном направлении. Но и он сам и герои его лучших фильмов, несмотря на внешнюю непохожесть и разницу характеров, также умели оставаться самими собой до конца.