Документы жизни

Занятые и озабоченные всякого рода учебными заданиями, вы, быть может, и не представляете себе в полной мере, каким важным этапом вашей творческой биографии является первая киносъемочная работа. Причем важно в ней главным образом то, что она Документальна. Для меня кинематограф - это искусство, неразрывно связанное с фактами бытия, с документами жизни. Я уже говорил вам об этом, но буду повторять, потому что надеюсь внушить вам эту мысль, этот взгляд. Так вот, кино - это ваша возможность выйти с камерой в мир, к людям, внимательно оглядеться вокруг, постараться понять и принять с любовью какие-то черты жизни, отвергнуть непримиримо другие - запечатлеть на пленке то, что вы хотите сказать людям. Скромный по задачам документальный кинорепортаж давал вам такую возможность, требовал, чтобы вы ею наилучшим образом распорядились. Не забывайте об этом - ведь многим из вас никогда более не придется впрямую обращаться к кинодокументалистике, поскольку вы решили посвятить себя игровому кино.

Конечно, каждый род киноискусства и каждый жанр его будут налагать на вас свои обязанности и свои ограничения. И, к примеру, понятие "факт" не везде равнозначно. Некогда по этому поводу произошел знаменитый спор между корифеями нашей кинодокументалистики - Эсфирью Шуб и Дзигой Вертовым. Факт, из-за которого они спорили, заключался в следующем: в Сванетию, еще недавно почти отрезанную от мира и в те годы непросто приобщавшуюся к современной цивилизации, энтузиасты-горцы по немыслимо крутым тропам втащили фортепьяно. Это был поразительный факт, восклицал Дзига Вертов, а мы его пропустили. На что Эсфирь Шуб возразила: путешествие с фортепьяно можно повторить специально для съемок - факт имел место в действительности и получит должное место на экране. Закипели страсти: повторить факт, говорили ревнители строгой документалистики, - это уже инсценировка, неправда ворвется в кино... Отголоски этого спора слышны по сей день, есть и сегодня приверженцы как той, так и другой точки зрения. Одно для всех несомненно: документальный кинематограф должен быть защищен от подтасовок под факт, от фальсификации факта.

Но правдой жизни живет и игровое кино. Мне могут возразить, что многие жанры киноискусства обуславливают в какой-то мере неизбежное отступление от факта, от жизненной правды. Ведь существуют как будто бы закономерные искажения реальных пропорций, смещение фактов и многое другое, что считаем мы допустимым в пределах жанра, а то и опорными элементами самого жанра. Так, трагедия неизбежно опирается на котурны, а комедия концентрирует смешные положения или подчеркивает чудачества и странности в характерах. Однако препятствуют ли жанровые условности автору - вторгаться в жизнь и исследовать ее, произведению искусства - отобразить во всей глубине и своеобразии жизненное явление, зрителю - воспринять таким образом самую правду жизни? Нет! История кинематографа, лучшие произведения отечественного и мирового кино доказывают обратное: в подлинном искусстве торжествует факт, жанровые особенности не гримируют, а по-своему, совокупностью своих особых приемов, обнажают правду действительности.

И независимо от жанра, но в прямой зависимости от художника - от его таланта и труда, от того, насколько он проник в глубь жизненного явления,- представшая на экране правда может оказаться внешней. схематичной, а может быть глубокой, внутренней и сложной. Всякие попытки внешне типизировать явление, как мы могли убедиться по многим и многим печальным примерам, приводят к схеме, то есть к такому поверхностному изобразительству, которое является самым злейшим врагом правды, ибо не раскрывает истинного содержания жизни.

Я никогда не забуду, как на моих глазах в вагоне произошел прелюбопытный конфликт. Молодой литератор исподволь интервьюировал пожилую женщину- попутчицу. Он выспрашивал ее, а она охотно отвечала, раскрывая фраза за фразой историю своей жизни. Где-то на полдороге писатель, соскучившись, сказал: "да, да... Теперь все ясно". Женщина разгневалась: "Что вам ясно? Вам ничего не ясно!" Писатель смутился: "Простите, я прервал вас, рассказывайте, пожалуйста". "Мне уже не хочется ничего рассказывать, ведь вам и так все ясно...".

Не это ли, подумал я, главная беда нашего искусства? "Все ясно". Бес схематического мышления подстерегает художника на протяжении всей его жизни, не оставляет его в момент организации сюжета, при отборе материала, во время розыска деталей, знакомства со свойствами характера героев. Иной художник в борьбе с наступающей схемой обращается, как к союзникам, к готовым образцам - к тем произведениям, в которых он не ощущает схематической бедности. Он стремится создать нечто похожее, подобное, он копирует, подражает. Случается, что такой режиссер возьмется копировать высокое произведение искусства, лишенное признаков схематичного, шаблонного мышления, чаще бывает, что подражают моде, пресловутой "новизне", "современному стилю" и т. п., а тем лишь камуфлируют схематизм. Но каков бы ни был образец, слепок с него неизбежно порождает схему, стилизация ориентирует не на самостоятельное исследование жизни, а на копирование, повторение пройденного кем- то пути. И в полученных копиях нет и не может быть души, нет мысли автора, отсутствует реальный конфликт действительности - короче говоря, нет правды, открываемой художником.

На моих глазах создавалась знаменитая трилогия о Максиме. Чтобы вычертить линию жизни такого простого внешне, такого житейского, всеми узнаваемого героя, каким стал Максим, чтобы воссоздать вокруг него обстановку революционного подполья в первых двух частях трилогии, обстановку Октябрьской революции в ее последней части, Козинцеву и Траубергу нужно было переработать поистине тонны и тонны "руды", то есть с головой погрузиться в политическую и философскую литературу, досконально узнать жизнь сотен людей, свидетелей и участников исторических событий, заглянуть в самый корень русской революции. Авторы были одержимы пафосом узнавания, страстного обогащения своих жизненных представлений.

Наивно думать, что после того, как законченная вещь уходит к зрителям, она покидает своих художников бесследно. Нет, она оставляет глубочайшие борозды в художественном сознании, выстраивает в нем как бы новый этаж, откуда можно дальше и яснее видеть. И тут, уж если речь зашла о дальности зрения, нельзя не сказать о народе, о Родине, ибо дальнозоркость художника, по моему мнению, измеряется способностью проникать в самую гущу народную через лесные дебри, через горы и степи, через стены домов, через молчанье, через ту застенчивую скрытность трудового человека, за которой обязаны увидеть мы богатство его души.

Нельзя не сказать также о высшей цели художника - об отзвуке народном, об истинной расплате за весь его кропотливый труд. Я не верю иным кинематографистам, которые пытаются доказать, что отклик народа - награда отнюдь не обязательная, что сам-де процесс творчества есть первая награда художнику, а увидит фильм пять миллионов человек или пятьдесят миллионов - это, мол, не так уж важно. У меня есть подозрение, что такие заявления не более чем поза, за которой скрывается горечь неизбежных разочарований, сколько бы любезных восклицаний в кругу друзей ни сопутствовало появлению твоего произведения. Художника вознаграждает понимание, душевное расположение зрителя, массовой аудитории - тогда мы убеждаемся, что истина, добытая творцом в процессе познания действительности, становится народным достоянием.

Очевидно, поэтому, какие бы картины мы ни делали - в плане экранизаций, исторических ретроспекций, тех или иных жанровых отвлечений и обострений, общий успех нашего искусства измеряется и будет измеряться масштабом подлинно современных картин, непосредственно отражающих жизнь нашего общества.

В стране сейчас производится ежегодно около ста пятидесяти художественных фильмов, из них большинство посвящено современности. Мы гордимся тем, что у нас огромная киноаудитория, число зрительских посещений кино превышает 4 миллиарда в год. Но если нам понадобится оценить реальный успех нынешнего кинематографа, мы будем вынуждены оперировать куда более скромными цифровыми показателями. Подавляющее большинство картин на современную тему не удовлетворяет зрителей, отмечающих, что по своим масштабам эти фильмы мельче тех явлений и фактов, которые становятся предметом осмысления в картине.

Беседуя о фильмах текущего репертуара, о потоке серых картин, мы говорили, как о хроническом недуге, что не хватает им глубокой правды, нет ни радостей, ни тревог, ни счастья, ни боли, то есть того, чем живет сегодня реальный человек. Авторы воспевают прекрасную действительность, стараются вызвать в нас ответное ликование, а мы им на это: жизнь лучше и сложнее, уж больно легко вы с ней обошлись - без душевных затрат и умственного напряжения. Авторы, настроенные критически, бичуют пресловутые "отдельные недостатки", а зритель свое: неглубоко берете, не доискиваетесь причин, размениваетесь на частности...

Вы заинтересованно обсуждаете такие фильмы, бывает, чрезмерно усердствуете в критике, но это не беда. Однако было бы полезно, если бы, встречаясь с любой экранной неправдой, приглядываясь к ней художнически и профессионально, вы научились бы видеть в таком произведении своего рода предостережение. Остерегайтесь легкого пути, он никогда не приведет к созданию полноценного реалистического фильма. Ведь что греха таить, среди студентов нашей мастерской прошлых выпусков были молодые люди, научившиеся понимать, каким должно быть настоящее искусство, и тем не менее поставившие не одну картину из числа тех, что пополнили собой никого не радующий фонд посредственных кинолент.