VIII. Разлом [1971 Соболев Р.П. - Запад: кино и молодежь]

No man's land (ничья земля) - так определили хиппи районы своего расселения. Символическое название! Ведь и сами хиппи - ничьи, на них с равной подозрительностью смотрят и "левые" и "правые". На ничьей земле между тем к концу 60-х годов жила довольно значительная часть молодежи, отвергшая созданную отцами действительность, но не сумевшая найти путей к разумному преобразованию мироустройства,- достаточно сказать, что только в США, по некоторым данным, насчитывалось в 1967 году до миллиона хиппи.

Хиппи - чисто американское явление, хотя к концу 60-х годов молодежь этого вида и типа появилась во многих буржуазных странах. Об этом мы будем говорить чуть ниже. Но хиппизм как своего рода жизненная философия, подразумевающая добровольный уход от мира в узкий мирок интимной жизни, разрыв связей с обществом, имеет давнюю историю и весьма интеллигентных предшественников. Неопрятные юнцы и девицы вправе указать на Жан-Жака Руссо как на своего первоучителя: это он, угадывая уродства нарождавшейся буржуазной действительности, призывал скрыться от них в сельских кущах, и хиппи это сделали - с поправками на американский образ жизни. Во всяком случае, для оглядки на Руссо у них никак не меньше прав, чем на обращение к той древней индийской философии, которая проповедует уход человека от жизненной суеты сует.

Хиппизм не изобретение 60-х годов, а этап в логическом развитии от рождения данных буржуазному обществу тенденций распада коллективных человеческих связей. В 50-х годах Запад знал "теорию приватизма", поддержанную, но тоже не придуманную буржуазной пропагандой. Приватизм логично вытекал из объективного факта отчужденности человека в современном обществе. Факт отчужденности признан и буржуазными философами. "Под отчуждением я понимаю такой тип жизненного опыта,- писал философ неофрейдистского толка Эрих Фром,- когда человек становится чужим самому себе. Он как бы отстраняется, отделяется от себя. Он перестает быть центром собственного мира, хозяином своих поступков; наоборот, эти поступки и последствия подчиняют его себе, им он повинуется и порой даже превращает их в некий культ". Подменяя социально-экономическое обоснование отчуждения психологическими причинами, Фром тем не менее дает вполне приемлемый инструмент для исследования причин появления приватизма, неоруссоизма, хиппизма и т. п.

Хиппи, повторяем, американское явление, но то, что составляет его основу, давно уже знакомо и Западной Европе.

Остановимся на одном фильме, весьма показательном, на наш взгляд, для деструктивных общественных тенденций,- фильме "Счастье" (1966) Аньес Варда, режиссера "новой волны" Франции. Ее дебют - фильм "Клео от 5 до 7" - засвидетельствовал рождение художника своеобразного и высокоинтеллектуального. Рассказ о двух часах жизни Клео - молодой и очаровательной эстрадной певицы,- ожидающей в тревоге результатов врачебного анализа: рак и, значит, смерть или жизнь и счастье? - был истолкован критиками как художественный документ, отражающий жизнь страны, с тревогой ожидавшей решения алжирского кризиса. У Варда оказался тот счастливый талант, который делает его обладателя "зеркалом" общественной жизни даже в том случае, когда самому художнику кажется, что он делает нечто несерьезное, нечто "проходное". Это обстоятельство стало очевидным после выхода на экраны фильма "Счастье".

...Перед нами молодой человек завидного здоровья, счастливый обладатель преданной жены-блондинки и двух очаровательных детишек. Работа в столярной мастерской старшего брата не очень прибыльна, зато не обременительна. Возня с податливыми пахучими досками доставляет удовлетворение. Коллеги очень милы: непритязательные дружные парни, всегда готовые распить в складчину бутылку вина. У него нет многих вещей, которые благодаря "экономическим чудесам" стали сегодня в некоторых странах доступны и рабочим, нет и машины. Но Жан (актер Жан-Клод Друо) знает, что "не в деньгах счастье", он даже пеняет супруге, пополняющей семейный бюджет шитьем платьев для соседей, что она затрудняет себя.

"Счастье не в деньгах". Ну, допустим, что это так. Режиссер (она же и автор сценария) уверяет, что Жан довольствуется малым. Его счастье - поиграть с детишками, такими милыми, что они и пи-пи не делают, и в грязь не лезут, и плакать не умеют, и всегда засыпают, когда папе с мамой захочется чем-то заняться; но еще большее счастье, счастье, так сказать, № 1, это приласкать жену, такую душечку, что с момента его возвращения и до ухода на работу, даже во сне, она не снимает с лица улыбку и каждую минутку безделья использует для выяснения, как именно он ее любит (что он не устает доказывать элементарнейшим способом).

Трудно поверить, что все это - "всерьез". Поначалу кажется, что Варда - автор тонкого и умного фильма "Клео от 5 до 7" - здесь мистифицирует зрителя, что это лишь лукавая иллюстрация к замечанию Вольтера о том, что следовать Руссо совсем не означает становиться на четвереньки и бежать в лес. Ведь первое, что становится бесспорным на просмотре "Счастья", это существо Жана: он, чтобы не произносить бранных слов,- красивое растение.

Для него мир сосредоточен даже не в собственном пупке, а в щедро волею режиссера обнаженном бюсте одной, а затем и другой блондинки.

Но это все, оказывается, "всерьез". И это только начало.

Другая блондинка - не адюльтер, не интрижка. Она - завершение счастья. Однажды служащая почты попросила Жана установить ей книжную полку дома. Он зашел и... привычно начал ласкать еще одну женщину. "Я люблю жену, мать моих детей, но ты - другое,- объясняется Жан новой блондинке в постели.- Ты многому научила меня, с тобой я познал новое..." (За неимением сценария цитируем по собственной записи на просмотре.- Р. С.) Почтовая служащая на эту тираду реагирует так же, как это делала жена.

Жан счастлив. Во время очередного уик-энда на лоне природы он делится своим счастьем с женой: рассказывает ей о девушке с почты, требуя при этом понимания. Жена обещает это и послушно снимает платье; тем не менее, едва он задремал, бросается в воду, кончая с собой.

Для Жана, как "естественного" человека, неизвестны, разумеется, ни угрызения совести, ни этические нормы, ни чувство вины. Через три недели он, съездив с детьми к морю, приучает к ним новую маму, и... счастье продолжается.

Фильм кончается таким же кадром, каким начинался: миленькая блондиночка ведет по лесу очаровательных девочку и мальчика, а сзади идет крепыш-брюнет, улыбаясь от счастья...

"Этот фильм,- свидетельствует Варда,- загородная прогулка, где большое место занимают любовь и пикники... Я стремилась создать хронику счастливой жизни некоторых слоев ремесленников, живущих в парижском пригороде; мне хотелось сделать ее очень тепло и душевно. Я знаю таких людей, независтливых и нетребовательных. И, наконец, любовь, физическая любовь, занимающая такое место в жизни, трактуется в фильме не описательно, а как фактор равновесия..."

У кого не бывает неудач? Здесь, однако, не какой-то просчет, а четкая и последовательно проведенная позиция. Варда тщательно оберегает своих героев от соприкосновения с подлинной жизнью. Действие все время переносится на природу. Лес и цветы обрамляют героев. Все время повторяется импрессионистское сопоставление - красивые (увы, дурак может быть очень красив) лица и цветы... автор как будто требует считать героев цветами жизни.

Французский критик Пьер Филипп написал: "Счастье" показывает нам рабочих Франции в полном соответствии с требованиями правительственной пропаганды: этакими счастливцами, довольными мелкой домашней жизнью в квартирке с уставленными геранью окнами. Они воркуют, как голубки, и так мило занимаются любовью, что хоть показывай детям младшего возраста (ну, это чисто французская точка зрения.- Р. С). Им будто совершенно неведомы ни трудности жизни, ни сложности брака. "Я этого и хотела",- говорит нам Варда. А я могу лишь ответить ей в таком случае, что мне наплевать на эти жалкие существа и на их убогое подобие жизни..." Разделяя оценку Филиппа, мы прибавим лишь такое предположение: Варда, подобно многим художникам Запада, ухватилась здесь за "соломинку", будучи измученной неразрешимостью конфликтов человека с обществом. "Естественный" значит далекий от буржуазных мерзостей,- так может показаться. Но это самая большая ложь, какую может сказать, не желая того и будучи объективно честным, художник. "Естественный" значит равнодушный, а равнодушие сегодня страшнее открытой враждебности.

Камю как-то заметил, что можно быть абсурдным, но не нужно быть дураком. Неоруссоизм в том варианте, который предлагает фильм "Счастье", уж не абсурд, а явная глупость. И "естественный человек" Жан на поверку оказывается уродливым порождением уродливых обстоятельств, ибо - по логике - еще более "естественными" являются "дикие ангелы", возвращающиеся к природе на мотоциклах, с транзисторами, с ночевками в мотелях.

У хиппи есть дальнее родство и с Жаном и с "дикими ангелами", хотя отличий, конечно, больше. Хиппи вообще трудно свести к какому-нибудь узкому определению. Определения есть, и их немало, однако, чтобы понять всю необычность и непохожесть хиппи на традиционные формы движения протеста молодежи, есть резон кратко обрисовать некоторые социальные проблемы, мучающие сегодня Америку, тем более что это не лишнее и для дальнейшего разговора о бунтующей молодежи.

Америка всегда вызывала у мыслящих людей сложные чувства, в которых смешивались в разных пропорциях презрение и восхищение, зависть и унижающая жалость, удивление и отвращение, а над всем главенство-зало неприятие американского образа жизни. Этот образ жизни всегда поражал странным сочетанием прагматизма и антигуманизма; так называемый разумный эгоизм всегда оборачивался в Америке неразумным индивидуализмом, небывалым эгоцентризмом.

"С химией я знаком ровно настолько, насколько это нужно для производства сахара и рома, а так как я произвожу их на триста тысяч франков в год, то я не хочу знать химию больше этого". Это говорит у Стендаля американец начала XIX века^*. С той поры много воды утекло, а принцип подхода американцев к действительности существенно не изменился, и по-прежнему этот своеобразный снобизм объясняется материальной удачливостью. Спору нет, лучше быть богатым, чем бедным, и успехи американцев очевидны. Но... если бы количеством произведенных на душу населения товаров потребления измерялись ценность этой души и счастье ее!

^* (Стендаль, Собрание сочинений в 15-ти томах, т. 7, М., 1959, стр. 168.)

Став в результате стечения ряда благоприятных обстоятельств и исторических пертурбаций самой богатой и технически развитой страной Запада, Соединенные Штаты не превратились однако в рай земной или в образец для подражания. Напротив, Соединенные Штаты пугают своими контрастами и противоречиями даже благожелательно настроенных буржуазных исследователей из других капиталистических стран.

Весна 1967 года была временем, когда американская пресса решилась вдруг посмотреть фактам в лицо и попыталась ответить себе и народу на ставший уже банальным вопрос: "Почему нас не любят?" Это была "тихая весна". Расовые волнения, позор злодейских выстрелов в доктора Кинга и сенатора Кеннеди еще никем не угадывались. Обманчивая тишина, очевидно, и обусловила приступ самоанализа американской прессы, охотно подхваченный сразу же буржуазной прессой других стран. В то время "Нью-Йорк таймс" отметила, что "наибольшие претензии к Соединенным Штатам связаны с войной во Вьетнаме". Это правда, но далеко не вся. Уолт Липпман добавил в "Уорлд джорнел трибюн": "Оттепель в холодной войне гораздо сильнее в Европе, чем в Соединенных Штатах, в результате чего американские представители говорят уже не на современном языке европейцев". Но и это еще не вся правда. На проходившей в то же время дискуссии "Антиамериканизм в Европе", организованной Американским центром в Париже, французский политический обозреватель Оливье Тодд сказал: "Французы считают блефом все американские разглагольствования о свободе и равенстве не только во Вьетнаме, но и в Южной Америке и других районах мира. Им кажется, что американцы чувствуют себя эдакими новыми римлянами, которые хотят навязать американский образ жизни всему миру". Это замечание ближе всего к истине.

Через год журнал "Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт" вновь вернулся к этой проблеме в статье "В чем причина кампании ненависти к Америке?" Жалуясь на то, что Швеция "внезапно превратилась в очаг ненависти к США", журнал находит много тому причин, главной из которых называет военную агрессию во Вьетнаме, и констатирует: "Антиамериканский фанатизм особенно остро проявляется в среде шведской молодежи, особенно студентов".

Антиамериканские настроения не новость в Европе и многих других странах мира. В послевоенные, трудные для Европы годы эти настроения, может быть, и можно было относить на счет понятной зависти и раздражения обедневшего родственника против неправедно разбогатевшего американского дядюшки, имеющего дома шикарную машину, набитый холодильник и приезжающего в Европу с чековой книжкой, как в годы войны он приезжал с сигаретами и шоколадом. И сегодня разница в уровне жизни "среднего" американца и "среднего", например, француза, очень все же велика. Но даже самый самодовольный турист из США поостережется сегодня обвинять европейца в зависти, замечая косые взгляды и презрительные улыбки. Дело и не в том, что американцы подчас отталкивают от себя людей своей невоспитанностью, развязностью, самоуверенностью, оскорбительной манерой совать доллары там, где элементарный такт требует извинения или благодарности словом.

Объективные наблюдатели справедливо видят, что истоки антиамериканизма лежат и в сфере политики - очень высокой политики, и в сфере человеческого духа - непримиримого к американскому образу жизни, и в сфере мировой экономики - ничего не имеющей общего с подсчетами автомобилей на душу населения. Соединенные Штаты никогда не были и тем более не являются сегодня "добрым дядюшкой" даже в отношении своих ближайших союзников. За помощь по ленд-лизу и по плану Маршалла, хотя война с фашизмом решала и собственную судьбу США, Европа заплатила Америке и золотом, и художественными сокровищами, и патентами, и предприятиями, ставшими американской собственностью, и "мозгами" своих ученых, тысячами ежегодно уезжавших за океан. Своеобразный налог - в виде ли выплаты процентов по займам, неэквивалентного обмена, перевода прибылей монополий или просто "налога кровью", вытекающего из следования чуждой национальным интересам политики,- Америке платят едва ли не все страны, хоть сколько-нибудь зависящие от нее.

Но еще хуже то, на что направляются богатства и техническое первенство США. Став жандармом мира, Соединенные Штаты стали пугать даже ярых врагов социализма. На что будет направлена и каким образом использована мощь США? Вот вопрос, который все чаще задают мыслящие люди Запада. Задают, не находя ответа, поскольку не ясны исходные данные. Попробуй найди, если сегодня в США безнаказанно расстреливают президентов и вождей партий, если там 20 миллионов человек голосовали за крайнего реакционера Голдуотера и 9 миллионов - за откровенного фашиста Уоллеса, если реакционные организации создают тайные склады оружия, если до сих пор там находятся люди, требующие от правительства спустить немедленно "А" на головы коммунистов.

Впрочем, ответ есть, хотя он и кажется слишком общим,- Америка пугает людей ростом реакционных сил, заправляющих ее политикой, ростом фашизма, по своему характеру чисто американского фашизма, отличающегося от фашизма немецкого. "У каждого народа свое поведение, а поведение американцев сильно отличается от поведения европейцев,- отметил французский журналист П.-Ш. Пате.- Американцам нет необходимости иметь во главе государства Гитлера или Муссолини, чтобы насаждать фашизм... мы находим в Америке регулярно избираемый конгресс, избираемого президента, прессу - печатную и телевизионную,- свобода которой отчасти кажется очевидной. Необходимо время, чтобы заметить, что американские свободы гарантируются только белым, да и то при условии, если они не оспаривают систему. Однако немногие белые американцы серьезно оспаривают систему, которая столь выгодна для них".

Но если этот ответ справедлив, то он свидетельствует не о силе, а о слабости Америки.

Америка переоценивает свои силы и возможности. Это видят те американцы, которые не потеряли способность к анализу. Сенатор Фулбрайт в переведенной на русский книге "Самонадеянность силы" пишет, вспоминая Марка Твена: "Военная молитва" является результатом опьянения силой. Она основана на презумпции сильного, путающего силу с мудростью и берущего на себя миссию всемирного жандарма, долг которого покончить со всякой тиранией и сделать своих граждан богатыми, счастливыми и свободными. Великие государства прошлого брали на себя подобные миссии и неизбежно приносили хаос и несчастья тому, кого они хотели облагодетельствовать, и затем гибли сами.

Соединенные Штаты обнаруживают некоторые признаки такой же гибельной презумпции, чрезмерного перенапряжения силы. Они взяли на себя ту же самую миссию, которая сгубила великие государства в прошлом. Этот процесс пока еще только начался, но война, которую мы сейчас ведем, может его лишь ускорить".

По мнению других публицистов, "этот процесс" начался не "только", а сразу же после второй мировой войны. Но не будем спорить. Важно отметить мысль, что Соединенные Штаты взяли на себя функции, на которые у них нет и не может быть прав, и что в своей "надменности власти" они стали источником реальной опасности для человечества. Мир нынче не ограничивается берегами Средиземного моря, а США не Древний Рим. И количество "легионов" сегодня ничего решить не может. Да и нет у Америки никаких "легионов" - Вьетнам развеял миф об американской мощи. Есть "А". Но атомная война - самоубийство человечества, это-то сегодня ясно.

Вести человечество вперед, определять его будущее могут не морские пехотинцы, но передовые идеи. Идеи иного рода, нежели "каждой семье - автомобиль".

Правда, в условиях экономического неравенства стран Запада пропаганда американского образа жизни - как реклама, обращенная к чувству личной выгоды потребителя,- имеет сегодня определенный успех. Этого нельзя не видеть, но нет нужды и преувеличивать успехи пропаганды американизма: все же это успех прежде всего коммерческий, обусловленный стремлением неимущих обладать теми благами, которые определяются как "норма" для последней трети XX века, в том числе и автомобилем. Не отрицая объективную ценность этих благ, передовые художники Запада тем не менее с тревогой отмечают попытки распространять вместе с автомобилями "нормы" американской духовной жизни.

Выдающийся французский комик Жак Тати встретил 60-е годы фильмом "Мой дядя" - ироническим пророчеством прихода мира техники, электроники и сервиса, в котором будет неуютно и неудобно жить. Господин Юло, которого создал и сыграл Тати, и его маленький племянник убегают с электрифицированной и механизированной виллы на пустыри и в старинные переулочки Парижа, которые тогда, десять лет назад, оставались в своей первозданной прелести. "Мой дядя" как бы ставил вопрос: зачем электроника на кухне, электрифицированный сервис и все эти машины и машинки, если человеку с ними неуютно и одиноко? Ответа Тати не находил.

Проводил 60-е годы Тати фильмом "Плейтайм". Русский перевод этого названия - "Время развлечений" (фильм показывался на VI Московском кинофестивале) - оказался очень удачным и более емким, чем английское его значение. В обществе потребителей, в котором, по утверждению его апологетов, все достигнуто и все делается само собой, человеку ничего не остается, как веселиться напропалую, пользоваться индустрией развлечений так же, как он пользуется индустрией товаров потребления. В этот американизированный мир - в мир стеклянных небоскребов, стерильно чистых аэропортов и пластиковых оффисов, в мир заведенного порядка, где все делается словно бы само собой,- и входит наивный и старомодный господин Юло, нечаянно обнажая его внутреннюю порочность и ненадежность. Стеклянный небоскреб, где, как в витрине, все вроде бы на виду, оказывается лабиринтом без выхода. Фешенебельный ресторан разваливается, едва начав работать. Красиво упакованные бутерброды абсолютно несъедобны. А техника, призванная обслуживать людей, превращается в чертовщину, опасную для человеческой жизни.

Через фильм Тати проходит мысль о подчиненности людей вещам, о том, что люди, создав этот мир техники и удобств, теряют человечность. Этот мир антигуманен, но, понимая это, Тати может лишь грустить, сожалея об уходящем Париже, о его превращении в безликий американизированный город.

Молодые режиссеры говорят об американизации Европы резче и злее. Для Годара, например, все, что сделано в США, является крайним выражением жестокости и аморальности. В фильме, так и названном - "Сделано в США", перед зрителем предстает алогичный мир больших дорог, больших автомобилей, больших городов с большими зданиями,- и все это наполнено страхом, насилием и равнодушием к человеку.

Любопытно отметить, как интерпретировали годаровский антиамериканизм в Америке. В студенческом кино-журнальчике "Филм Херитидж" профессор-социолог Раймонд Федерман, обвиняя весь свет в том, что американизм усваивается поверхностно, "через голубые джинсы", объявляет и все творчество Годара своего рода "имитацией" или "фикцией американизма". Играя словами, профессор нехотя признает, "что Годар разрабатывает и обвиняет американизм как деградирующий гуманизм", но откровенный подтекст статьи несет желание убедить читателя в том, что Годар показывает "фикцию американизма" и что поэтому его критика, мол, ничего не стоит. Если "американизм изображается как нечто очень обширное и ужасное,- пишет профессор,- те, кто изображает это пародийно, обманывают себя и людей"^*.

Трюффо, работая над экранизацией романа Бредбери "451° по Фаренгейту", заявил, что он снимает не фантастический фильм, поскольку почти все, что он показывает и о чем предупреждал писатель, и есть существо американизма.

Американская писательница Маргарет Холси в книге "Псевдоэтика: размышления об американской политике и морали" пишет: "...нет необходимости демонстрировать путем перечисления фактов, что в США после второй мировой войны происходит процесс морального вырождения. В этом отдает себе отчет каждый или почти каждый"^*. Сказано резко, но подобные и даже более резкие высказывания относительно кризиса духа в США были сделаны и Робертом Кеннеди, и сенаторами Маккарти и Рокфеллером, и Уолтом Липпманом, и очень многими социологами, которых никак не заподозришь в антиамериканизме. И все эти высказывания подтверждаются фактами политического террора, роста преступности, бунтами негров, походами бедняков, а прежде всего - движением молодежи, принимающим самые различные формы протеста - от чудовищной отчужденности "диких ангелов" до сознательного участия в рядах Коммунистической партии.

^* (Цит. по сб. "Два мира - две юности", М., 1965, стр. 104.)

"Все смешалось в доме Облонских". Сегодня в Соединенных Штатах внутренние противоречия имеют вид хаоса, разобраться в котором не просто. Хиппи, черный национализм, деятельность прогрессивных студенческих организаций и многое другое ультрасовременное наложилось на традиционные реакционные явления, на деятельность Ку-клукс-клана и ему подобных организаций, на множество сект и уродливых общественных течений. От обожествления компьютеров до отрицания всей современной техники, до отказа ездить на автомобилях и приобретать что-либо, сделанное с помощью машин или химии,- таков диапазон американских сектантов.

Ощущение внутреннего неблагополучия проникло в официальное искусство, в том числе и в Голливуд - эту цитадель американского духа. Дело даже не в том, что в Голливуде расширилось движение независимых продюсеров и режиссеров и появилась значительная группа мастеров - Креймер, Франкенхеймер, Кубрик, Кассаветис и другие,- которые сравнительно последовательно работают над социально значимыми и политически острыми темами. В конце концов, Голливуд всегда позволял себе роскошь выпускать хотя бы два-три фильма в год, проникнутых социальной критикой. Дело в том, что массовая голливудская продукция, та самая, которую Государственный департамент всегда считал главным проводником американизма в мире, утратила свою незамутненную в прошлом ясность и глянцевитую красивость. Даже в откровенно коммерческую продукцию стали проникать ноты горечи, разочарования, всеобщего беспокойства, пример тому - то же "Кредо насилия", о котором мы рассказали выше.

Голливудское кинопроизводство всегда следовало тому правилу рекламы, которое гласит: успех рекламы прямо пропорционален ее тиражу и повторяемости. И силой американских фильмов всегда была настойчивость внушения зрителям не очень богатого арсенала идеек о том, что Америка - самая богатая и прекрасная страна, что американцы - самые деловые и симпатичные парни, что американки - самые красивые и обаятельные женщины, что всем золушкам в Америке приготовлены богатые женихи, а всем способным людям - кресла президентов банков, и т. д. И вдруг это все стало исчезать из голливудских фильмов! Чтобы случилось такое - велики должны были быть потрясения в стране. Впрочем, по мнению всех без исключения прогрессивных критиков, Голливуд по-прежнему весьма далек от действительности и, касаясь жизненных вопросов, решает их поверхностно,- здесь в качестве примеров американские кинокритики безжалостно перетряхивают фильмы Креймера и Нормана Джюисона, посвященные расовой проблеме,- "Угадай, кто придет к нам обедать" и "Душной ночью", с участием в обоих случаях Сиднея Пуатье, ставшего голливудским "приемлемым негром", как определил Ард Айви в журнале "Сан-Франциско ФМ энд Фаин артс".

Знаменательна и драматична история Сиднея Пуатье - негра с Ямайки, переселившегося в юности с родителями в США, прошедшего через многие мытарства и достигшего сегодня положения "черного короля Голливуда", получающего без малого миллион долларов за каждую роль и окруженного толпой поклонниц. Мировую известность ему принесли роли бунтарей, сильных и непримиримых к подлости людей в таких реалистических и социально значительных фильмах, как "Скованные одной цепью", "Изюминка на солнце", "Порги и Бесс". А положение суперзвезды - такие "розовые" картины, как "Полевые лилии", "Голубая ленточка", "Учителю, с любовью", "Угадай, кто придет к нам обедать" и т. п. В "Полевых лилиях" Сидней Пуатье сыграл роль своего рода "дяди Тома" - странствующего торговца, обаятельного и бескорыстного добряка, помогающего изгнанным из Германии белым монахиням построить часовню. Этот насквозь фальшивый фильм, представляющий "негра в роли поборника американизма, представителя счастливого и богатого общества" (Ежи Теплиц), появился в 1963 году и принес Пуатье премию Американской киноакадемии - знаменитого Оскара. За ним последовала и по сей день не кончившаяся серия конформистских картин, за участие в которых многие представители негритянской интеллигенции предъявляют Пуатье обвинение в предательстве интересов черных американцев.

При всей своей резкости эти обвинения не лишены оснований, потому что в условиях обострения борьбы негров за гражданские права и полное социальное и политическое равноправие Пуатье своими фильмами утверждает возможность интеграции без изменения социальных условий. Героям Пуатье - людям добрым, воспитанным и образованным,- цвет кожи ничуть не мешает преуспевать в белом обществе. В фильме Креймера "Угадай, кто придет к нам обедать", кажущемся агиткой, сделанной по заказу Информационного центра, герой Пуатье со взаимностью любит белую девушку и затем благополучно женится на ней...

Стэнли Краймер, защищаясь от критиков, воспринявших эту картину как лживую, искажающую истинное положение дел с расовым вопросом в США, сказал, что ему показался и такой подход к проблеме достаточно полезным (позже он пообещает сделать новый, более острый фильм). Но то, что думают по этому поводу многие негры, точно выражено негритянской певицей Дианой Кэрол: "Я очень радуюсь, что мои дети будут расти в мире без Сиднея Пуатье..."

Пуатье, как всякий голливудский "король", превратился в слугу Голливуда. Механизм такого рода превращений сложен, ибо хотя в этом играют свою роль и реклама, и подкуп сказочными гонорарами, и давление всеми средствами, но все же решающая роль принадлежит идеологии той социальной группы, к которой ныне принадлежит актер. Пуатье служит белым либералам, не теряющим надежду на мирную и постепенную интеграцию, и тем кругам негритянской буржуазии, которые благодаря своим успехам в бизнесе примиряются с существующим положением дел. Роль Пуатье в конечном счете сводится к тому, что белого обывателя он как бы утешает: смотрите, каким негр может быть благородным, лояльным и милым, а обездоленному негру внушает: вот видите, как можно превосходно жить в этой чудесной стране...

Превращение Сиднея Пуатье нужно расценивать как большой успех Голливуда. Но одновременно история возведения Пуатье на пьедестал славы является свидетельством тяжкого духовного неблагополучия не только Голливуда, но всей Америки. Дело в том, что Пуатье не только возведен в ранг суперзвезды со всеми благами и преимуществами, которые связаны с этим званием, но, по определению Джеймса Болдуина, еще "превращен в секс-символ Голливуда"^*. Когда в 1968 году вышел очередной конформистский фильм с Пуатье - непритязательная комедия о быте средней негритянской буржуазии под названием "Ради любви Айви", "Нью-Йорк таймс" писала: "Сидней Пуатье сделал финальный шаг в метаморфозе из прекрасного характерного актера в голливудскую суперзвезду со всеми холодными и сексуальными прерогативами Кларка Гейбла"^**. Нужно лишь сопоставить выдвижение Пуатье на пустовавший за смертью Кларка Гейбла престол "стопроцентного мужчины" с тем, что творится в черных гетто, с тем страхом и ненавистью, что характеризуют жизнь сегодняшней Америки, чтобы понять нелепость и противоестественность голливудского маневра.

"Казус Пуатье" - еще один, хотя и мелкий, пример судорожных метаний американцев в поисках выхода.

Очевидно, разные американцы искали различные пути выхода из кризиса, охватившего все стороны духа нации. Но особенно характерным оказалось для Америки желание убежать, спрятаться от реальности. Вспомним в этой связи о битниках.

Ходячие представления о битниках сводились к трем-четырем расхожим истинам: они, то есть битники, подобно экзистенциалистам 50-х годов из парижских кабачков, охотно отращивают бороды, неряшливо живут, эпатируют благопристойность буржуазного общества своей безнравственностью и своим искусством, но, мол, очевидно, никакой опасности для устоев этого общества не представляют... Так писали, и все это верно. Жаль только, что и наши журналисты не только критиковали битников, что вполне понятно, но и заимствовали у западной прессы ее иронический тон, что уже совершенно непонятно, если принять во внимание обстоятельства, породившие битников.

Позиция "Лайф" или, например, "Сатердей ревью" была понятна: битники отвергли мир бизнеса и чистогана, но признали, что не знают и не видят в будущем какой-либо возможности изменить установившийся порядок. Последнее сразу же примирило благонамеренное общество со странными молодыми людьми. Больше того, многие черты жизни битников показались привлекательными процветавшим филистерам; отношение буржуазного общества к ним было похоже на реакцию ханжи, увидевшего стриптиз: "Безобразие, конечно, но, знаете ли... мм... весьма любопытно". Не случайно в свое время материалы о битниках верстались в одном ряду с сообщениями о частной жизни кинозвезд.

Бессмысленно было делать из битников героев, замалчивая слабости и алогизм их бунта. Но разобраться нужно было обязательно. Битничество - одна из самых острых форм самоотчуждения личности от общества, способная варьироваться, но уже неискоренимая в современных буржуазных странах. Битник - это не только вызывающий жалость и улыбку лохматый мальчишка-бродяга,- это, что особенно важно, интеллектуал, это человек, который мог бы занимать в отвергнутом им обществе достаточно теплое место. Интересен и тот факт, что "уходили" битники не в никуда, как утверждали некоторые журналисты, а прежде всего в творчество. "Есть лишь одна защита против всеобщего разрушения - творчество,- писал Джек Керуак, поэт, писатель и идеолог битничества.- И в тот момент, когда упадет атомная бомба, мы будем писать стихи, картины и сочинять музыку"^*. После битников действительно остались пьесы, картины, музыка и книги, ярко раскрывающие драму поколения, проникнутые волчьей тоской по теплу и ласке. Искусство битников - это не только формализм, прикрывающий пустоту содержания и прославляющий одиночество,- это искусство порой обращалось к большим человеческим проблемам, оно пришло к осознанию личной ответственности человека за все, что происходит в мире. К литературе битников примыкали такие крупные писатели, как Дж.-Д. Сэлинджер с его постоянным конфликтом столкновения интеллекта с буржуазностью. Как и герои битнической литературы, Холден - Герой романа Сэлинджера "Над пропастью во ржи" - защищается от неприемлемой действительности фантазией, жизнью в мечтах; действительность, однако, разрушает призрачные построения, и Холден остается лицом к лицу с торжествующей серостью. Как и книги битников, творчество Сэлинджера несет горечь и привкус поражения - от отсутствия надежды на изменение жизни.

За многолетний культ деловитости, за философию прагматизма, за пресловутую свободу печати и слова, использованную реакционными силами для воспитания в массах аполитичности и индивидуализма, нация стала расплачиваться "моральным вырождением". Но нигде и никогда еще не бывало, чтобы внутри нации не нашлось бы того или иного количества людей, которые, осознав неблагополучие, не воспротивились бы установившемуся порядку в меру своих сил и разумения. Деятельность в этом плане Компартии США и прогрессивных сил - предмет особого разговора. Нам же важно увидеть, что при всей своей ограниченности бунт битников был именно бунтом молодежи против того, что составляет позор Америки.

В те же годы, когда битники вышли на авансцену, пресса западных стран объявляла главной "философией" молодежи уже упомянутый нами приватизм. "Сатердей ревью" тогда так резюмировала одно из многих социологических обследований университетской молодежи: "Внимательное изучение идеалов студентов показывает, что их жизненные цели сводятся исключительно к самоудовлетворению: собственному увлечению, потреблению, развлечению. Даже среди первокурсников только три процента считают своим идеалом "приносить пользу" другим людям. Для большинства американских студентов благо общества - пустой звук"^*. Приватизм - еще одна ипостась многоликого мещанства, живущего в обществе потребителей. Приватизм - это то, что должно было закономерно породить битничество с его отрицанием материальных благ.

Критик "Уоркер" М. Ньюберри указал, что "фоном" рождения битников были холодная война и внутренняя напряженность жизни. "На этом беспросветном, упадочном, мертвенном фоне вдруг возникла группа бродяжничающих, легких на язык, склонных к святотатству бородатых молодых людей, одетых точь-в-точь как босяки, которых изображал Чарли Чаплин. Они послали "деловое общество" и его любовницу - "холодную войну" - подальше"^*. "Все эти группы,- писал о битниках социолог М. Харрингтон,- роднит между собой странного рода бедность. Если не считать членов религиозных сект, это единственные граждане в нашем обществе благоденствия, добровольно ставшие бедняками"^**. И далее: "Хотя многие из этих людей талантливы и достаточно образованны, чтобы добиться материального успеха в нашем обществе, они предпочитают жить в трущобах, так как находят обыденную материальную жизнь бессодержательной"^***.

^* (Цит. по кн.: М. Мендельсон, Современный американский роман, М., 1964, стр. 418.)

Европа, про запас набедствовавшаяся и наголодавшаяся за пять военных лет и трудные первые послевоенные годы, не сразу поняла характер битничества. Исключение составила лишь процветающая и удрученная духовной опустошенностью собственной молодежи Швеция,- там быстро появились серьезные и благожелательно написанные статьи об американских битниках. Но вскоре искусство Франции и ФРГ, Италии и Англии и даже безнадежно, казалось бы, провинциальной Испании начало регистрировать в жизни молодежи явления, очень сходные с тем, что мы называем битничеством. Сходные, но не буквально повторяющие. Период приватизма европейская молодежь, имеющая лучшую закалку и большие традиции, нежели молодежь США, прошла спокойнее и быстрее. И в то время, когда буржуазная пресса, захлебываясь, вещала о волнах "экономического чуда", перекатывающихся из страны в страну, молодежь начала равнодушно отворачиваться от предлагаемых ей благ. Не всегда в такой демонстративной форме, как обитатели сан-францисских холмов или нью-йоркского Гринвич-вилледж, но, пожалуй, еще решительнее.

Битников охотно называли блудными сынами буржуазного общества, подразумевая, возможно, то, что блудным сынам вообще свойственно возвращаться и получать упитанного тельца. Но битники не вернулись и ничего не получили. Они стали предтечами нового движения "блудных" сынов.

Американцы, вступающие в борьбу, сталкиваются с парадоксальной, как им кажется, обескураживающей их поначалу действительностью. С одной стороны, они со школьной скамьи усваивают "истину" о безграничном будто бы американском демократизме, предоставляющем каждому человеку максимум свобод; с другой стороны, они чувствуют полное бессилие, бесконечную свою ничтожность перед машиной империалистического государства, способной шутя раздавить их при первой же попытке что-то сломать в ней. Бессилие и породило метод ненасильственных действий. Бессилие обусловило и идеологию движения хиппи, сделавших ахимсу Махатмы Ганди своей религией.

Мне запомнилась одна история, может быть, не типичная для практичной Америки, но яркая для понимания чувств молодежи, стремящейся к полезной деятельности и ощущающей свое бессилие. История такова: девушка из среднего класса, из семьи более чем благополучной бросила все - дом, университет и друзей - и пошла работать в детский сад, расположенный в одном из самых мрачных негритянских гетто. Это был район, куда и полиция без крайней нужды не заходила,- район притонов и гангстерских пристанищ. Главарь действовавшей там банды насильно сделал ее своей любовницей, затем "уступил" ее кому-то из подручных. Ее приучили к наркотикам, заставили помогать банде, поручая самые грязные дела. С большим трудом родным удалось вытащить ее со дна. Я видел эту девушку - она выглядела сломленным, опустошенным человеком. И для меня ее судьба показалась тем прожектором, который помогает осветить судьбу хиппи.

О хиппи существует большая литература, о них созданы фильмы. О них, как и о битниках - их предшественниках, сочинено много лжи. А правда о них довольно проста: хиппи одновременно и "продукт разложения традиционного американского общества, и вместе с тем... воплощение его здоровых начал,- пишет Е. Блинов.- Мистика и наркотики, мир, любовь и цветы, альтруизм, честность, радость и ненасилие - вот их программа, весьма расплывчатая, но, несомненно, направленная против обывательщины и рутины так называемого американского образа жизни"^*.

Движение хиппи - это и попытка сопротивления злу личной святостью. "Давайте любить, а не воевать!" - вот лозунг хиппи. Сегодня, однако, уже можно сказать, что движение хиппи ни в чем не изменило жизнь американского общества,- разве что внесло элемент экзотики в его внешний вид, экзотики при этом поверхностной, как позолота на дешевой бижутерии.

Хиппи многочисленны и многолики. Одни из них видят в ахимсе лишь ту часть формулы, которая отрицает насилие в борьбе со злом. Это несчастные люди: наркотики и беспорядочные связи необратимо разрушают их организмы. Называя вещи своими именами, эта часть "детей-цветов" - паразиты. Они тоже шли от отрицания буржуазного общества, но пришли к полному тупику, заполняемому галлюцинациями, вызываемыми ЛСД и марихуаной. Их метод отрицания - по определению одного американца - напоминает старинный японский способ мести врагу самоубийством. К сожалению, именно об этой части хиппи больше всего и пишут журналисты, их показывают туристам, о них снимают фильмы. Появление учителя (гуру) Махариши в Индии и создание им школы "духовного возрождения" вдохнуло новую жизнь в эту жалкую часть хиппи.

Как известно, Ганди учил своих сторонников не только отказу от насилия, но и неподчинению злу. Больше того, он писал: "Там, где возможен только один выбор - трусость или насилие,- я посоветовал бы прибегнуть к насилию. Я проповедую спокойное мужество умирать не убивая. Но если у человека нет этого мужества, я хотел бы, чтобы он лучше развивал в себе искусство убивать и быть убитым, чем постыдно бежать перед опасностью. Ибо тот, кто бежит, совершает духовное насилие, он бежит потому, что не имеет мужества быть убитым убивая"^*. Ахимса Ганди - для определенных условий и конкретного времени - теория протеста достаточно активного и опасного для "столпов общества". Не случайно, конечно, сделано все возможное, чтобы отвести молодежь от ахимсы Ганди, подменить ее мистической религией Веданты, истолкованной к тому же йогом Махариши, который и известен-то стал лишь благодаря рекламе, сделанной ему кинозвездами Фэй Данэуэй, Кендис Берген, Миа Фэрроу и битлсами, приезжавшими всем квартетом на поклон к новому гуру.

Часть хиппи не может удовлетворяться растительной жизнью "детей-цветов". Томас Манн в новелле "Марио и волшебник" говорит: "Видимо, одно только отрицание не может быть источником душевной энергии; не хотеть сделать то или иное - этим жизнь не заполнишь". Чтобы "заполнить жизнь", хиппи пытаются сочетать отрицание хоть с какими-нибудь полезными людям делами,- они, что очень важно, непременные участники митингов, демонстраций и акций, как говорят американцы, движения против войны во Вьетнаме. (В их борьбе против войны смешное и трогательное неразличимы; вот картинка с натуры: полиция разгоняет демонстрацию, работая дубинками, вдруг из толпы выходит девушка-пичужка и подносит с улыбкой цветок двухметровому держиморде - "давайте, мол, любить...".)

Считается, и не без основания, что хиппи в основном - выходцы из семей средней буржуазии (кстати, как правило, это молодежь, имеющая среднее и высшее образование). Но среди хиппи встречаются молодые люди и из пролетарских слоев, и появление среди "детей-цветов" пареньков и девушек из бедных районов не объяснишь только модой.

Здесь нечто более серьезное - дегуманизация труда. Потеря уважения к труду и уважения к себе, если ты зарабатываешь хлеб трудом,- вот еще один результат развития автоматики, низводящей рабочего до придатка машины. Американский социолог X. Белл утверждает, что 98 процентов молодых рабочих консервных и текстильных заводов ненавидят свою работу, что они не признают такого понятия - "рабочая гордость". Рабочий не может чувствовать себя тем, кем он является на самом деле,- создателем материальных ценностей. Организация его труда такова, что его личный вклад слишком незначителен, чтобы он мог иметь хотя бы затаенное удовлетворение от участия в производстве. Молодежь сегодня сравнительно легко находит работу, ибо автоматизированное производство пока что столько же нуждается в людях ловких, сообразительных, обладающих быстрой реакцией и способностью скоро восстанавливать израсходованные силы, сколько и в специально подготовленных знатоках. Но, находя работу, молодой человек не получает, в сущности, ничего - ни квалификации, ни знаний, ни перспектив на будущее. Как никогда раньше, он теперь меньше чем винтик; он та деталь, которая из-за своей малости и благодаря множеству дублирующих устройств никакого влияния на работу машин не имеет. Осознание этого вызывает чувство безысходности, а далее у одной части молодежи - конформизм, у другой - нигилизм.

Так образуется "ничья земля". Так все большая и большая часть молодежи уходит из общества "всеобщего благоденствия". Уходит из-за неуверенности в будущем и невозможности дальше терпеть ложь и ханжество, следуя убеждению, что жить по-старому нельзя. Это своеобразный, иногда карикатурный по внешности протест против действительности.

Надо сказать, что "дети-цветы" постепенно внушают серьезные опасения и недовольство сильным мира сего. Битники были в общем-то немногочисленны. Хиппи много - если и не миллион, то сотни тысяч. Они появились во всех развитых капиталистических странах, всюду обескураживая власти и полицию своей аморфной неподатливостью ни на уговоры, ни на угрозы.

Бывший при Джонсоне вице-президентом Хэмфри незадолго до прощания с властью горько жаловался на хиппи как на главных виновников уличных беспорядков,- правда, он явно здесь путал хиппи со всей молодежью, принадлежащей к числу "новых левых" и бунтующей на улицах американских городов, тем более что "форма" - длинные волосы у парней и мини-платья у девушек - совсем не служит признаком принадлежности к хиппи. Те же жалобы и уже резкие угрозы произносит и нынешний вице-президент Агню.

Характерно то отрицательное отношение, какое проявляет Голливуд к хиппи и какого не знали битники. Примером здесь может служить фильм "Уличное зеркало", снятый в знаменитом квартале сан-францисских хиппи Хайт-Эшбери с участием в массовках подлинных его жителей.

Суть фильма мелодраматична - в Хайт-Эшбери приходит семнадцатилетняя девушка (актриса Сюзан Страсберг), разыскивающая своего брата, талантливого скульптора. Брата, втянутого в банду гангстеров, она не находит, а сама остается в квартале, став частью его "коммунальной" жизни. Потом на одной из выставок художников хиппи она узнает работы брата, но поздно - тот уже погиб. От истерики ее спасает случайный дружок, дав порцию наркотика. Фильм кончается монологом одурманенной девушки, из которого следует, что ныне она совершенно свободна от мира, к которому испытывает лишь презрение...

Очевидно, фильм должен вызвать у зрителя презрение к хиппи и, пожалуй, предостеречь молодежь от Хайт-Эшбери, где талантливые люди погибают, а красивые девушки становятся общей собственностью и где свобода приходит лишь во время опьянения наркотиками. Никакой попытки осмыслить как-то движение хиппи, покопаться в причинах, заставивших уйти на "дно" молодежь, имеющую возможность жить в благоустроенных виллах своих родителей,- нет и следа. И таковы почти все фильмы о хиппи, какие до сих пор сделаны, как можно судить по протестующим статьям американских критиков, считающих, что хиппи оказывают большое влияние на все стороны американской жизни.

Джеймс Олдридж, рассказывая о хиппи, заключает свою статью так: "Поскольку "люди-цветы" и йоги все же толкают молодежь к раздумьям, постольку эти движения можно рассматривать как шаг в правильном направлении. Но какой это детский, какой неверный, спотыкающийся шаг, как много еще требуется помощи со стороны взрослых, чтобы он превратился во что-то разумное и определенное"^*. Все верно, нет никакой нужды преувеличивать значение хиппи. Но важно отметить, что в США хиппи с самого начала принимают участие в борьбе против войны во Вьетнаме и в борьбе за гражданские права негров, чаще всего под руководством не взрослых, а таких же молодых людей, как они сами.

Трудно сказать, куда и как будет развиваться движение хиппи. В 1969 году американская пресса с удовольствием сообщала об исчезновении колоний хиппи, в том числе и знаменитой колонии Хайт-Эшбери, превратившейся мало-помалу в обычную злачную улицу большого города. Но в том же 1969 году Антониони, снимавший фильм в Калифорнии, без всякого труда собрал для массовой сцены 20 тысяч молодых сторонников "любви и цветов". Явно лишь то, что "золотой век" хиппи прошел. Возможно, что - по "логике отчаяния" - число хиппи после неминуемого распада анархистов и маоистских группировок возрастет, хотя они и будут отличаться от хиппи 60-х годов. Но может случиться и так, что оно незаметно и быстро сойдет на нет, как это уже случилось с битниками, оставившими после себя несколько интересных для историков книг и словечко "битник", которым продолжают пользоваться для обозначения любого, кто выламывается из буржуазных норм. Трудно пока представить, что могло бы сменить хиппи. Журнал "Эсквайр" в августе 1968 года писал о появлении в Америке "вагемпов" - молодых людей, возводящих в культ телесную чистоту,- но, констатировав, что за белоснежными одеждами и общими омовениями у "вагемпов" ничего нет за душой, определил их в конце концов лишь как "отмытых" хиппи.

Но хиппи не только начинают мыться. Будучи частью широкого движения "новых левых", ныне они пытаются создавать и политические партии,- так, весной 1968 года на базе одной из групп хиппи возникла "Молодежная международная партия" (ММП), о которой довольно много одно время писала американская пресса. Конечно, никакой партии хиппи создать не могли и, надо полагать, никогда не смогут. Но шума они наделали порядочно. На осень 1968 года они назначили в Чикаго "фестиваль любви" - как раз на дни работы национального съезда демократической партии - и призвали всех своих сторонников и сочувствующих собраться там. Приехало со всех городов всего 12 тысяч молодых людей, но к ним присоединилось 13 тысяч молодых чикагцев, так что демонстрация протеста, которая была главной целью фестиваля, оказалась внушительной. Столкновение хиппи с полицией мэра города Чикаго Дейли кончилась варварским избиением и массовыми арестами юношей и девушек. Жестокость полиции, до полусмерти избивавшей и калечившей мальчишек и девчонок, показанная миллионам американцев по телевидению, заставила содрогнуться людей и вспомнить то, что происходило тридцать лет назад в гитлеровской Германии. Свыше ста молодых людей получили тяжелые увечья, остались инвалидами на всю жизнь, более тысячи из них попали с ранениями в больницы, около семисот человек были арестованы,- такими оказались результаты победы полиции и специально натасканных для уличной борьбы войск.

Общее сочувствие, вызванное этой расправой над молодежью, для самой "Молодежной международной партии" не имело значения, журналисты разного толка признали эту партию мертворожденной. Что бы, однако, ни случилось с движением хиппи, пустоты все равно не будет,- молодежь не перестанет "дурить", потому что хиппи, повторяем, лишь симптом болезни общества, способный меняться или уступить место другому проявлению этой болезни.

Хиппи - один полюс бунтующей американской молодежи. Другой полюс - студенты. Между ними множество групп и группок. А все вместе - движение "новых левых". Такова схематично картина молодежного движения в США.

Протест битников и хиппи в общем-то не беспокоил власти, пока молчали студенты - самая авторитетная сила среди молодежи. Еще в 1965 году публицист Сайрус Сульцбергер с удовлетворением писал: "Студенты американских университетов в основном стараются воздерживаться от политических демонстраций... Соединенные Штаты должны быть благодарны судьбе за то, что миллионы американских студентов, хотя и отдают время от времени дань таким проблемам, как гражданские права, в общем склонны для выражения своих чувств прибегать к местным, контролируемым средствам самовыражения... студенты живут в изолированных студенческих городках, и когда они вырываются из их границ, то это не для того, чтобы свергать правительство путем кровопролития, а для того, чтобы совершить экскурсию миль на пять-десять или выйти на пикничок"^* (пикниками в США называют и митинги в парках, в сельской местности.- Р. С).

Сульцбергер оказался в оценке американской действительности таким же плохим пророком, каким был всегда и в своих антисоветских писаниях. Студенты не могли свергнуть Джонсона, но практически они лишили его возможности публично выступать в 1968 году, и антивоенные демонстрации, главную силу которых составляли студенты, стали основной причиной отказа Джонсона от попытки переизбрания на пост президента.

Сегодня развивается движение молодежи, которая уже осознала, что нельзя жить одним отрицанием, что недостаточно говорить "нет" неприемлемому обществу, что "одно только нежелание не может быть источником душевной энергии" (Т. Манн). Это движение студенческой молодежи.

Технический прогресс требует все большего и большего числа специалистов с высшим образованием. Это требование сегодня очень остро в США, ранее и шире, чем другие капиталистические государства, перешедших на автоматизацию производства. Требования промышленности обусловили рост числа студентов в университетах и колледжах почти втрое за десять лет - сейчас в США около 7,5 миллионов студентов. Но такова природа сегодняшнего буржуазного общества, что и этот процесс расширения высшего образования породил социальные трудности, поставил власть имущих перед новыми проблемами.

Эти проблемы только-только появились, они еще не осознаны до конца, о них искусство еще не все рассказало. От битников остались книги и картины, созданные ими самими. О хиппи сложены красивые песни. О борющихся студентах Америки рассказывают пока что только журнальные статьи - всегда дискуссионные, либо предельно злые, либо чрезмерно восторженные. Споры порождаются необычностью самого движения и противоречиями в его внешнем проявлении. Правда, есть несколько документальных фильмов,- например, "Сыновья и дочери" Джери Столла, осенью 1968 года отмеченный Главной премией кинофестиваля в Лейпциге,- показывающих студенческие дискуссии, демонстрации и митинги-пикники. Эти полулюбительские ленты чрезвычайно интересны тем, что в них видишь американцев, каких не встретишь в голливудских фильмах или иллюстрированных журналах типа "Лук" или "Лайф", видишь лица одухотворенные, интеллигентные, полные мысли и доброты.

В течение многих лет центром левого и радикального движения американских студентов называют университет в Беркли. В свое время наша пресса немало писала о событиях, происходивших в этом студенческом городке, соседствующем с военной базой в Окленде.

Марио Савио, руководитель берклийцев в начале их движения, отвечая на вопрос: "Почему именно в Беркли началась "студенческая революция"? - называет комплекс причин, подчеркивая тот факт, "что это государственный университет: большой процент студенчества - выходцы из семей мелкого среднего класса или из рабочих; те, кто может позволить себе платить за обучение больше, поступают, например, в Стэнфордский университет". К этому нужно добавить, что свойственные Беркли повышенные требования, предъявляемые к абитуриентам при поступлении, обусловливают высокий интеллектуальный уровень студентов этого университета, что в свою очередь определяет их политическую активность.

Но брожением охвачены широкие массы студенчества. Исследуя общие причины студенческого бунта, профессор-психолог Кеннет Кенистон указывает, что "типичным бунтовщиком" является выходец из состоятельной среды, выросший в обстановке материального достатка и не имеющий никакого беспокойства о своем будущем. Но это человек, которого глубоко беспокоит расхождение между словами и демократическими лозунгами, провозглашенными старшим поколением и правительством, и тем действительным положением дел, которое можно видеть внутри страны и в самих действиях Америки на международной арене.

Не менее важную роль играет и то обстоятельство, что промышленное процветание не только не излечило национальные язвы, но, по мнению американских социологов, сделало все болезни еще более запущенными. "Американская система не кажется больше эффективной,- пишет в этой связи М. Харрингтон.- Государственные деятели страны провозглашают, что все их помыслы направлены на ликвидацию войн, голода и невежества в мире, а затем проводят политику, в результате которой богатые становятся богаче, бедные - беднее, и подстрекают мир к насилию. Правительство заявляет, что оно будет вести бескомпромиссную войну с бедностью, а спустя три года констатирует, что жизнь в трущобах стала тяжелее". Этими словами начинается книга Харрингтона "К демократической левой силе", появившаяся в 1968 году.

Не следует думать, что все студенты, принимающие участие в акциях протеста, столь же ясно, как Харрингтон, осознают пороки американской системы. Напротив, наблюдатели дружно отмечают политическую незрелость и идеологическую путаность студенческого движения. Стоит отметить и тот факт, что даже активисты этого движения преисполнены гордости успехами промышленного производства США, так далеко обгоняющими другие страны, и поэтому большинство мыслит не революционными категориями, а реформистскими, полагая, что требуется не коренное переустройство, а лишь лечение этой системы. И, по мнению К. Керра, председателя комиссии по делам высшего образования, достаточно будет президенту Никсону решить вьетнамскую и негритянскую проблемы, как в студенческих городках наступит мир.

Так ли это? Наверное, не так. Кроме того, что некоторые пороки просто не поддаются лечению "сверху", беспокойство у молодежи вызывает общий кризис американской системы, а не какие-то ее отдельные пороки, сколь бы они ни были серьезны сами по себе. Журнал "Форчун" в январском номере 1969 года сообщил, что 750 тысяч американских студентов солидаризируются с "новыми левыми" и что 40 процентов от этого числа "не проявляют никакого интереса к деньгам" и Че Гевара вызывает у них большее восхищение, нежели три кандидата в президенты на выборах 1968 года. Это уже нечто совершенно новое в движении американских студентов.

Но многое началось с Беркли. Поэтому есть резон вспомнить, как все развивалось там, соотнося с более известными фактами.

В 1962-1963 годах берклийцы принимали участие в митингах покойного доктора Кинга и других прогрессивных политических деятелей. Это были годы активизации Студенческого координационного комитета ненасильственных действий (СККНД) и рождения оказавшейся более жизненной организации "Студенты за демократическое общество" (СДО). В Беркли обе эти организации имели немало сторонников.

Летом 1964 года многие из берклийцев участвовали в походе по южным штатам, осуществляя программу ненасильственных действий в рамках Движения в защиту гражданских прав негров.

То, что происходило летом 1964 года в Миссисипи и Алабаме, напоминает несколько хождение в народ русских студентов в середине 70-х годов прошлого века. Несколько тысяч молодых американцев направились в царство расизма, движимые идеалистическими представлениями. Они открывали школы, рассказывали неграм об их конституционных правах, проводили мирные шествия, организовывали бойкот сегрегированных магазинов, кинотеатров, отелей,- они делали множество разных, чаще всего мелких дел, стараясь их совокупностью расшатать систему неравенства, мало изменившуюся за сто лет, прошедших со времени отмены рабства. Каждый знал, что он подвергается смертельному риску; и действительно, трое из них были зверски убиты, многие избиты, покалечены, заключены в тюрьмы под смехотворными предлогами.

Летний поход молодых американцев вызывает удивление и уважение. Это был вызов официальной Америке, обладающей мощной машиной принуждения и подпираемой почти двумя тысячами ультраправых организаций и группировок. Методом борьбы были избраны ненасильственные действия - единственно, пожалуй, возможные в тогдашней ситуации. Один из участников похода писал в личном письме, позже опубликованном: "По-моему,- и я думаю, что это общее мнение,- непротивление - в каком-то смысле извращение, но это необходимая тактика, необходимый метод"^*. Предельно точный и краткий анализ.

А осенью того же 1964 года в университете произошел форменный бунт, потрясший всю Америку и поразивший мир. Дело дошло до стрельбы полиции по безоружным юношам и девушкам, а завершилось оно... сплочением организованного движения студентов США за свободу слова и демократические свободы. Ненасилие как метод действий ушло в прошлое. В стране же в это время началась организация Клубов Дюбуа, завершившаяся, напомним, в начале 1970 года созданием марксистско-ленинского "Союза молодых рабочих за освобождение" (СМРО). Клуб Дюбуа был создан и в Беркли.

Семьсот человек было арестовано тогда, в декабре 1964 года, а в мае 1965 года в так называемых тин-инз, политических дискуссиях, продолжавшихся без перерывов днем и ночью, участвовало уже 10 тысяч студентов. Кстати, именно в Беркли и был снят фильм "Сыновья и дочери", и молодые люди, которых мы видели на экране,- это "ветераны" берклийского движения.

Можно представить изумление властей, когда обнаружилось, что среди 700 арестованных студентов и аспирантов находятся самые одаренные учащиеся, те, которые считались гордостью и надеждой университета. Это обстоятельство сыграло немаловажную роль в том, что власти пошли на попятный.

С тех пор не одна волна студенческих волнений прокатилась по всем высшим учебным заведениям США; кое-где, как, например, в Колумбийском и Кентском университетах, события приобретали еще более острый характер, но Беркли по-прежнему идет впереди всех. Участники событий середины 60-х годов повзрослели, обзавелись семьями, учеными званиями, а некоторые - и личным бизнесом. Я не знаю, кто из них принимает участие в деятельности Компартии, хотя слышал и о таких, и кто ограничился мелкими общественными делами, а кто и вообще замкнулся в кругу своей семьи. Но я видел берклийцев - участников демонстраций и схваток с полицией, которые и спустя семь лет полны юношеского задора, по-прежнему непримиримо настроены к американской действительности, которые мыслят и говорят возвышенно и благородно. И читал, что Марио Савио пытался продолжать общественную деятельность, выдвинув свою кандидатуру на выборах в органы штата от левых сил - и, конечно, не прошел. (Мне рассказали, что жизнь его сложилась трудно. Власти штата лишили его возможности закончить высшее образование. Попытка продолжить учебу в Англии не удалась из-за отсутствия средств. Марио ныне работает в мелкой мастерской, производящей упаковочные средства. Новое поколение берклийцев уже забыло, что значило это имя - Марио Савио - в середине 60-х годов.)

На смену застрельщикам пришло новое поколение студентов, которые - такова закономерность быстролетящего времени и юношеской горячности - посматривают на них, зачинателей, с определенным недоверием,- ведь им, зачинателям, уже тридцать лет, а они сами устами своего вожака Марио Савио некогда заявили, что даже тридцатилетние не должны вмешиваться в молодежное движение, поскольку тридцатилетние заражены конформизмом и лишь самые молодые способны без сожаления разрушать все обветшавшее и изжившее себя...

"Молодые" берклийцы ни в чем не уступают "старикам". По-прежнему Окленд, отправляющий во Вьетнам транспорты с оружием, под пристальным их вниманием, по-прежнему там не прекращаются демонстрации - то буйные, кончающиеся рукопашными схватками с полицией, пускающей в ход дубинки и слезоточивые газы, как это было, к примеру, 17 октября 1967 года, то мирные, с цветами и песнями, как на рождество 1968 года, которая, однако, закончилась тем, что полиция арестовала 230 участников, державших в руках маргаритки. 25 октября 1968 года сотни полицейских вновь были брошены на штурм Беркли. Разрушив с помощью таранов студенческие баррикады, они арестовали 174 юноши и 26 девушек. Причина бунта - отказ властей университета разрешить негру Элдриджу Кливеру читать лекции о расовой политике в США. В начале 1969 года телеграф принес сообщения о новой волне непрекращающегося мятежа. Зимой 1969/70 года название Беркли не сходило со страниц газет.

"Первокурсники Беркли отличаются от национальных норм"^*,- констатируют социологи. Берклийцы проявляют вдвое больший интерес к социальным наукам, чем студенты других университетов в стране; зато лишь 3,3 процента из первокурсников 1967 года проявили интерес к профессии бизнесмена, в то время как "норма" достигает почти 10 процентов^**. Среди тех же первокурсников 32,2 процента на вопрос о религиозной принадлежности объявили себя неверующими, "норма" - 10,2 процента. И так во всем. Там почти вдвое больше "нормы" учится негров, там больше, чем где-либо, еще учится девушек и в 15 раз больше людей из стран Востока (вплоть до того, что первокурсницы Беркли обгоняют своих коллег из других университетов в знании секретов приготовления сухого мартини). Молодых берклийцев отличают высокая политическая активность и идеалистические стремления посвятить жизнь "помощи другим людям в их трудностях". Кстати отметить, "Корпус мира" поначалу был встречен в Беркли с большим вниманием. И именно в Беркли в начале 1968 года родился план преобразования американских пустынь - план этакой "американской целины". Молодежь Беркли явно ищет настоящего дела!

Цифры - вещь убедительная. Но - по журналистской что ли привычке? - мне всегда интересно увидеть или хотя бы почувствовать людей, скрывающихся за этими цифрами. Для этого был и повод.

...30 декабря 1967 года "Комсомольская правда" напечатала анкету и ответы нескольких человек на нее, характеризующие нашу молодежь. Вопросы этой анкеты впервые прозвучали в фильме-диспуте студентов Института кинематографии и были подхвачены и дополнены читателями "Комсомольской правды". Эту-то газету я и послал в Беркли с просьбой задать тамошним студентам тс же самые вопросы. Не для того чтобы потом сравнивать - сравнение нескольких анкет ничего не дает, оно, как говорят социологи, непрезентативно. Просто вопросы эти были необычные: какие-то очень дружественные и теплые, словно приготовленные для застольной беседы. Любопытно было посмотреть, как будут на них отвечать молодые берклийцы. В Беркли вопросы были чуть изменены и изменен их порядок,- впрочем, изменения эти не существенны. Научность полученных ответов равна, наверное, нулю, но по-человечески они очень любопытны.

Пользуясь случаем, я хотел бы выразить свою признательность мисс Лауре Шоу-Мурра, занимавшейся этим неблагодарным трудом.

6. Какой период своей жизни ты считаешь счастливым?

9. Какое качество ты ценишь в людях и хочешь приобрести?

10. Как ты оцениваешь старшее поколение и кто из людей этого поколения нравится тебе?

11. Будет ли твоя жизнь лучше, чем у твоих родителей?

14. Считаешь ли ты, что достиг умственной зрелости?

15. Пожаловался ли бы ты старшим па обманувшего тебя человека? Какие черты характера окружающих беспокоят тебя?

16. Что бы ты сделал, получив небольшое и что - получив неограниченное количество денег?

19. Как часто ты ходишь в кино и театр? Что делаешь в свободное время?

21. Как ты представляешь будущее? Свое? Страны? Мира?

23. Каким будет твой муж (жена)? Что ты думаешь о любви?

Вот несколько ответов на эту анкету, ответов, выбранных по одному лишь признаку - возрастному. То, что все отвечающие - девушки, объясняется уже отмеченным нами тем обстоятельством, что американские женщины, как правило, духовнее, тоньше и эрудированнее "сильного пола". Никто из отвечающих не знал, для каких целей собираются анкеты, кем составлены вопросы и, тем более, даже подумать не мог, что они каким-нибудь образом попадут в Москву.

Итак, ответы. Студентка А. семнадцати лет пишет:

"1. Счастлив тот, кто знает, в чем его недостатки и достоинства, и принимает их как должное.

2. Я не вполне удовлетворена жизнью. Я хотела бы, чтобы люди беспокоились друг о друге больше, чем о самих себе. Я хотела бы, чтобы между людьми было больше доверия.

3. Я не очень удовлетворена собой. Я нерешительна и недовольна этим.

4. Я не удовлетворена тем, что мною достигнуто, потому что все это состоит в образовании, а оно, по-моему, служит сугубо личным целям. Когда я начну работать и смогу повседневно помогать кому-нибудь в содержательном деле, тогда я буду считать, что достигла чего-то стоящего.

5. Я хотела бы быть такой, как Мэри из "Звуков музыки" (фильм-мюзикл режиссера Роберта Уайза, сделанный им в 1964 году, вскоре после "Вестсайдской истории", фильм не более чем средний.- Р. С). Она была сердечной, умной, полной любви к людям и умела быть счастливой, довольствуясь малым.

6. Пока самый счастливый период в моей жизни относится к 1966 году, когда я училась в средней школе. В то время я познакомилась с одним изумительным человеком, который помог мне узнать, какой прекрасной может быть дружба. Мы удивительно хорошо проводили время, и я поняла, что хороший друг - это больше, чем любимый.

Булыжник - 'оружие студента'

'Бомбу на Ханой!' - вопят оголтелые 'ястребы'

О чем думает 'герой' Вьетнама, глядя на студентов? (фото Л. Бергольцева)

Кадры из фильма '2001: космическая одиссея'

Кадры из фильма: '2001: космическая одиссея'

Кадр из фильма 'Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил атомную бомбу'

Кадр из фильма 'Проклятые'

Запутанная композиция кадра, запутанная идея: герой фильма 'Дезертир США' мечется среди разных идей...

Уроки секса преподаются в кино, на телевидении, в массовых журналах

Известную статую 'Свободы' художники представляли по-разному - с факелом, топором, кандалами в руках. Но для сегодняшней Америки возможна и такая трактовка

Годар пластически выразил те очки, через которые империализм смотрит на бывшие колонии

Фото из журнала 'Штерн' - фотосимвол 'стреляющей' Америки

Типичная сценка для любого университетского городка

Кадр из 'подпольного' фильма 'Относительность'

Кадр из 'подпольного' фильма 'Ох уж эти арбузы'

Будем надеяться, что это также фотосимвол - символ судьбы западной молодежи в 70-х годах

7. Я хотела бы жить в Новом Орлеане между 1890 и 1915 годами.

8. Более всего я боюсь знакомиться с людьми, потому что из-за своего необычного имени всегда бываю в замешательстве в первый момент.

9. Личное качество, которым я хотела бы овладеть, это сила воли.

10. Я думаю, что поколение наших родителей имеет много замечательных и достойных внимания качеств. Они сделали нашу страну сильной, а жизнь в ней удобной, как нигде и никогда прежде. У старых людей есть, конечно, свои проблемы. Я чувствую, что они имеют слишком узкие представления о некоторых вещах; кроме того, многие из них не обладают развитым умом.

11. Я думаю, что моя жизнь будет много легче, чем у моих родителей, потому что я надеюсь, что больше не будет ни депрессии, ни новой мировой войны.

13. Я думаю, что если мы хотим жить как животные, то в таком случае принципы нам не нужны.

14. Я не считаю, что мое развитие кончилось. Я уверена, что должна воспринимать от других людей знания и идеи.

15. Жаловаться старшим на мошенника я бы не стала. Характерной же особенностью моих друзей, которая беспокоит меня, является то, что они выглядят равнодушными к чувствам других людей.

16. Имея 500 долларов, я сразу же купила бы билет на самолет в Ирландию. Имея неограниченное количество денег, я бы отдала их человеку, обладающему талантом, чтобы он мог развить свой талант. Взамен я попросила бы у этого человека только одного - чтобы, добившись успеха, он помог другому, такому же, как он сам.

17. Я бегло просматриваю газету каждый день. Если вижу интересный заголовок, то читаю эту статью.

18. Я читаю в среднем четыре или пять книг в месяц, любимого автора у меня нет.

19. Я хожу в кино по меньшей мере раз в месяц: в театре не бываю; у телевизора провожу 2-3 часа каждый вечер. В часы отдыха люблю слушать музыку.

21. О своей жизни - я вижу себя замужем, но надеюсь, что это случится лет через десять или около того. О стране - США, наверное, еще много лет будут сохранять свое могущество, но потом начнется упадок и возвысятся Канада или Австралия. О мире - я ничего не вижу страшного в будущем, хотя степень могущества, агрессивности, богатства и т. д. различных стран может измениться.

22. Я живу на земле, которая не может похвастаться избытком разума. Но я постараюсь сделать свою жизнь разумной, насколько это в моих силах. В настоящее время я не имею личного друга. Если он у меня появится, то это будет человек, который любит людей и которому интересно то, что интересно мне (плюс его собственные интересы), и он будет, возможно, на несколько лет старше меня.

23. Человек, за которого я выйду замуж, будет сердечный, любящий, интересный и удачливый".

Ответы А. наиболее точно соответствуют вопросам. В ответах ее коллег порой чувствуется желание не раскрываться до конца, спрятаться за шуткой или за общими словами - обычное явление, хорошо известное всем социологам. В анкете студентки У. К., двадцати лет, уже есть это нежелание выговариваться до конца во всем.

"1. Счастье - это уверенность в себе и в правильности того, что ты делаешь.

4. Я полагаю, что в учебе могла бы достигнуть большего, но вообще достигнутым удовлетворена.

5. В идеале мне хотелось бы стать хорошо устроенной, широко мыслящей мамой (речь о будущем). ("Хорошо устроенной" - приблизительный перевод; У. К. хочет сказать, очевидно, что хотела бы стать "мамой" респектабельной, "мамой", каких рисуют рекламные проспекты.- Р. С.)

6. Я счастлива тогда, когда мои отношения с людьми гармоничны и при этом один человек становится особенно близким.

7. Мне нравится жить сейчас, и события современности очень привлекательны для меня.

8. Я больше всего боюсь оставаться одна на большой пустынной площади.

9. Я очень хотела бы обладать личной терпимостью и располагать к себе как можно больше людей.

10. Я ничего не имею против старшего поколения, если оно дает молодому возможность идти своей дорогой; наиболее интересные люди из старшего поколения те, которые с энтузиазмом отдаются какому-нибудь делу, которое стоит затраченного труда.

11. Моя жизнь, наверное, пройдет так же, как у моих родителей, не легче и не труднее.

12. Я обращаюсь за советом чуть ли не к любому, если возможно, но прежде всего к людям, которые непосредственно связаны с моими проблемами, или к людям, которые хорошо меня знают.

13. Нет, для меня жизнь без принципов и честности невозможна. Для других людей возможна, думаю.

14. Я не думаю, что полностью использовала свою способность к самостоятельному мышлению.

15. Я не жалуюсь, когда обманываюсь. Меня волнует, когда я думаю, что мои друзья мучаются из-за проблем, которые не имеют решения...

16. Если бы я имела 500 долларов, я бы берегла их на будущее. Если бы я имела неограниченное количество денег, я бы пошла и купила автомобиль, магнитофон и сберегла бы остаток для путешествий.

18. За последние шесть месяцев я прочитала 50 книг. У меня нет любимого писателя.

19. Хожу в кино обычно раз в три месяца; в театр - раз в месяц, телевизор смотрю изредка. В свободное время я беседую с друзьями, гуляю, бываю в гостях.

21. Не хочу всматриваться в будущее мира и т. д. далее завтрашнего дня.

22. Моими друзьями являются люди, которых я нахожу интересными и знающими. Мои враги неизвестны мне, хотя они знают, кто я такая. Мой будущий супруг представляется мне любящим, полным энтузиазма.

23. Выражение "умение любить" кажется мне таким же бессмысленным, как и "умение жить". Нужны силы и желание, вот и все".

И еще одна анкета - студентки Л. С, двадцати одного года.

"1. Я определила бы счастье как удовлетворение жизнью и как чувство найденного места в окружающем тебя мире, каким бы оно ни было - значительным или незаметным. Личное счастье - это ощущение личного причастия к миру, это способность видеть плохое там, где оно есть, не теряя в то же время способности видеть и все хорошее.

2. Я пока не удовлетворена жизнью, потому что фактически еще не жила (речь идет не о просто существовании); я удовлетворена тем, что могу видеть открывающиеся передо мной возможности, хотя и не вполне уверена, что сумею стопроцентно использовать эти возможности.

3. Я удовлетворена собой в той мере, в какой я делаю то, что, по своему убеждению, должна делать; положителен факт, что я более или менее научилась давать себе самооценку, но я ощущаю неудовлетворение из-за той неуверенности, с какой я разрешаю свои конфликты и устанавливаю личные связи с окружающими меня людьми.

4. Я удовлетворена достигнутым, но я медленно преодолеваю очевидные конфликты, возникающие в моей эмоциональной жизни.

5. В идеале я хотела бы вырасти в человека знающего, одного из тех, кто обладает гуманизмом и может видеть людей глубже их мелкой суеты.

6. С того момента как я помню себя, именно сейчас я счастлива, потому что всего год назад я прошла через полосу больших трудностей. Но я больше надеюсь на будущее, которое должно быть счастливее, чем моя жизнь сейчас и в прошлом.

7. Я по-разному воспринимаю наше время; часто я ощущаю гордость от того, что я - частица поколения, которое сегодня выдвигается вперед, но иногда мысли о будущности мира угнетают меня, рождают пессимизм. Мысль о том, что может произойти с миром на протяжении моей жизни,- порой внушает страх. Но я никогда не испытывала желания принадлежать к какому-нибудь другому поколению.

8. Больше всего я боюсь насильственных действий, одинаково боюсь быть и жертвой насилия и свидетелем его, какими мы все так или иначе стали сегодня.

9. Я больше всего хотела бы овладеть безграничной способностью сохранять хладнокровие, чтобы всегда контролировать свои действия и ясно видеть то, что происходит вокруг меня.

10. Я думаю, что поколение наших отцов настолько строго ограничивало себя в интересах благосостояния, что стало обывательским; они слишком долго пребывали в неподвижности на одном месте, так что уже не видят динамизм процессов, происходящих вокруг них. Наиболее примечательны из старых людей те, кто горел огнем радикализма в юности, а сейчас утратил идеализм и приобрел взамен цинизм.

11. Оттого что наши родители пережили в молодости период депрессии, их жизнь была много труднее, чем наша сейчас. Я рассчитываю добиться большего, чем они когда-то,- в этом отношении мне предстоит решать более трудные задачи, чем решали они.

12. Очень мало людей, советам которых я доверяю, потому что я понимаю, что их и мой жизненный опыт настолько разные, что их советы просто не годятся мне. Я могу полагаться только на своего друга и на приятельниц, чье жизненное положение сходно с моим.

13. Невозможно жить без принципов, но можно существовать, обходясь без них.

14. Я научилась критически думать, но это не означает, что я всегда поступаю разумно.

15. Нет; я просто смотрю укоризненно, когда вижу, что друг избрал, по моему разумению, неправедный путь, даю ему понять, что я не одобряю его. Меня беспокоит, когда мои друзья пасуют при столкновениях с неизвестностью - это ослабляет их и без того недостаточную уверенность в своих силах.

16. Если бы я выиграла умеренную сумму денег, то я использовала бы их для запланированной поездки за границу, но, может быть, я сохранила бы их для продолжения образования или будущей семейной жизни. Если бы я получила неограниченное количество денег, то я, возможно, наделала бы сумасшедших поступков,- лучшее, что тут можно было бы сделать, это отдать их тем людям, кто действительно беден.

17. Я почти ежедневно читаю университетскую газету, но почти никогда городскую, потому что считаю неосведомленность о каких-либо событиях - это лучше, чем знания ложные; кроме того, чтение газет всегда очень тревожит меня.

18. Я читаю много книг, необходимых для знаний, но очень редко - ради удовольствия. В настоящее время у меня нет любимого писателя.

19. Сейчас я хожу в кино только раз или два в месяц, но обычно хожу чаще; в театре бываю изредка; телевизор смотрю только дома, приезжая на каникулы. В свободное время люблю шить.

20. Мне доставляет громадное наслаждение классическая музыка и все более начинает нравиться джаз. Я также люблю народную музыку и музыку индейцев.

21. Я могу видеть свое собственное будущее лет на 40 вперед; принятый моей страной курс сокращает время ее существования, и я все меньше и меньше связываю свое будущее с будущим своей страны. Я не могу вообразить, каким станет мир после 2000 года.

22-23. а) Мои друзья те, кому я верю и в чьей поддержке не сомневаюсь.

в) Мне не нужно представлять своего мужа - он всегда со мной рядом.

г) "Умение любить" - это способность принимать другого человека таким, каков он есть".

Пожалуй, достаточно. Хотя не все ответы выдерживают строгую критику, они безусловно свидетельствуют о высокой способности к самоанализу и критическом отношении к действительности у этих, в сущности, очень юных девушек.

Обращает внимание то, что никто из этих девушек не имеет любимого писателя, хотя каждая много читает, много больше, чем читают молодые и пожилые люди в Америке. Очевидно, прежние "властители дум" устарели, а новые - не появились.

Останавливает внимание и дружное отрицание "отцов": даже семнадцатилетняя девушка, пользующаяся еще советами матери, убеждена, что старшее поколение умственно недоразвито. Отношение к "отцам" лишено и тени бунта,- "отцы" спокойно и снисходительно отрицаются; их прошлые заслуги и особенно трудности констатируются, но они сегодня никому и ни для чего не нужны. Что думают "отцы" - молодежь не интересует.

В отношении к деньгам берклийки отличаются от "общих норм". "Шпигель" приводил данные опроса среди западногерманской молодежи. На вопрос: "Что бы вы стали делать, если бы вам на голову свалилось 30 тысяч марок?" - две трети опрошенных ответили одним словом: "Беречь". А на вопрос о тысяче марок 36 процентов ответили, что "хотели бы положить их в банк", а 19 процентов - "отложить на приобретение приданого. Просто промотать деньги не захотел никто"^*.

Эти три анкеты представляют не активистов, разумеется, а самых что ни на есть рядовых студенток. Но в Беркли есть люди и посильнее - те, кто организует демонстрации, кто руководит демонстрациями, прячет дезертиров, принимает первые удары полицейских дубинок. "Молодыми волками" называет буржуазная пресса таких студентов. Это название сегодня стало расхожим, но родилось оно в репортажах о первых волнениях в Беркли. В этом названии есть и уважение, в нем звучит и определенный страх.

Кто расскажет о бурных 60-х годах американской молодежи? Пример "Выпускника" показывает, что Голливуд способен в лучшем случае лишь на полуправду. Энтузиасты так называемого подпольного кино утонули в сексуальной тематике и тратят свой пыл на защиту гомосексуалистов. Те документальные ленты, что снимают сами студенты во время событий, не выходят за пределы комнатных экранов. Между тем история 60-х годов драматична и увлекательна даже в изложении социологов, совсем не стремящихся к занимательности.

Рассказывая об участниках летнего похода на Юг в 1964 году, один из американских публицистов писал: "Они не похожи на мучеников из книг по истории, встречающих смерть с молчаливым стоицизмом; молодые парни иногда кричат, когда их избивают, девочки могут расплакаться, когда над ними издеваются в тюрьме. Но чаще они поют... Еще никогда не было такого поющего движения, как это". Казалось бы, что такое - песня? Против дубинок полицейских, карабинов национальной гвардии, слезоточивых газов, ярости обывателей? Но ведь Юг сегодня в значительной мере десегрегирован. И в этом есть заслуга и песни.

Вот что заявил корреспонденту "Лайф" в апреле 1968 года известный английский историк А. Тойнби по поводу впечатлений от шестнадцатого на протяжении сорока лет посещения Соединенных Штатов: "За два года, прошедшие с тех пор (с предыдущего визита в 1966 году.- Р. С), в Америке произошло больше перемен, чем за предыдущие сорок лет. Люди показались мне встревоженными и растерянными, даже несчастными. Причиной тому является не только вьетнамская война, но также бунт молодежи, которая все более открыто и резко восстает против старших. Подобные вещи нельзя было себе представить не только в 1925-м, но даже в 1945 году, и для многих моих американских друзей это было жестоким ударом. Долгие годы Америка наслаждалась ложным чувством безопасности, она опьянела от успехов - теперь все это рушится... Я встречался с американскими студентами. Их не удовлетворяет их собственный образ жизни, не удовлетворяют жизненные цели родителей. Я неоднократно констатировал, что молодежь в Америке с отвращением говорит о идеалах своих родителей. Пожалуй, "отвращение" - даже недостаточно сильное слово. Правильнее сказать: полное отрицание..."

Говоря о том, что война во Вьетнаме обострила кризис, "сфокусировала недовольство", Тойнби добавляет: "Я думаю, неудовлетворенность была бы, даже если бы не было ни войны, ни призыва". И заключает свое интервью надеждой на скорое прекращение войны, ибо в случае дальнейшей эскалации Соединенные Штаты ожидают "повторение маккартизма" и "жесткий диктаторский режим".

Движение за прекращение войны во Вьетнаме во многом определяется силами студенческой молодежи. Формы этой борьбы самые различные - от демонстраций и сжигания призывных повесток до представления дезертирам убежища в коммунах хиппи и использования богатыми студентами своих средств для ангажирования самых ловких адвокатов для защиты отказывающихся от службы призывников и даже подкупа властей, преследующих таких призывников.

Число студентов в США резко увеличилось прежде всего в интересах большого бизнеса. Но снова парадокс: "Представители монополий жалуются,- пишет американский журналист Гарри Фримен,- что очень трудно найти выпускников, согласных работать в их оффисах... Они (выпускники.- Р. С.) считают, что "деловая деятельность неинтересна, что там все сводится к стяжательству, приспособленчеству, эгоцентризму... Переубедить их нам не удалось"^*. Молодые люди стали получать образование "для себя", - в Америке возможно и такое. Более того, все в том же беспокойном Беркли началось движение за получение знаний вне официальных рамок. Юноши и девушки группируются по интересам и составляют сами учебные программы и приглашают преподавателей по собственному выбору, оплачивая лекторов (немногих, большинство читает им лекции и ведет семинары бесплатно) из средств, предоставляемых зажиточными и работающими "вольными студентами". Мне рассказывали, что хотя у "вольных студентов" нет ни зачетов, ни экзаменов и никто им дипломов не выдает, они учатся очень усердно и получают весьма солидные знания. Правда, это в основном гуманитарные знания, и хотя в них делается упор на социальные науки, немалое место в них занимают разного рода поверхностные теорийки, злободневные, но не выдерживающие серьезной критики идеи, модернистские и восточно-мистические течения мысли. Обозреватель "Известий" В. Матвеев однажды рассказал о своей беседе в Беркли с преподавательницей курса "Жизнь в диких условиях". Девушка заявила, что "жизнь в городах становится все более невыносимой, нездоровой, угрожающей, а потому надо уходить в леса, в горы, чтобы обходиться там минимумом необходимого, рано вставать, совершать длинные пешие переходы.

- Порядка пяти-семи миль (семь-десять километров).

- Для нас да, ведь мы привыкли передвигаться больше на машинах, чем пешком..."^*.

Это может показаться смешным. Однако Америка лишь поначалу восхищает каждого неамериканца тем, как насыщен там быт всевозможной техникой. Сделано, кажется, все возможное, чтобы облегчить жизнь человека, а люди проклинают эту технику, они уже боятся ее. Эти жалобы чаще всего выслушиваются вне Америки с недоверием. Нужно, наверное, пожить там или близко познакомиться с американцами, чтобы понять бесчеловечность американского сервиса и подлинный трагизм жалоб американцев на свою блистательную технику. Удивляет, правда, то, что американцы - даже блестяще образованные, мыслящие свободно и объективно - видят причину всех своих бед только в технике.

В силу целого ряда обстоятельств американские студенты оказались в числе самых активных протестантов среди молодежи капиталистических стран. Но студенческое движение стало неотъемлемой частью политической жизни и Франции, и ФРГ, и Японии, и Англии, и многих других капиталистических государств. Пока, думается, главное значение студенческого движения в мире состоит в том, что оно разрушает обветшавшие мифы, ставит назревшие проблемы и, наконец, пробуждает сознание всей молодежи. Будущее этого движения зависит от того, сможет ли оно найти пути к марксизму, ныне либо отвергаемому, либо - что еще хуже! - злостно искажаемому некоторыми из студенческих лидеров. В этом отношении особенно сложной была обстановка в США. Но уже в 1966 году Генеральный секретарь Компартии США Гэс Холл сказал: "Сейчас наша партия становится влиятельной силой, она растет и приобретает особую популярность среди молодых людей... Мы гордимся тем, что сегодня в партии много молодежи... Собрания студентов и выступления перед ними стали важной областью деятельности Коммунистической партии, потому что на этих собраниях молодежь решает сама, кого хочет слушать и кого нет... Мы, наиболее популярные ораторы в наших колледжах, можем поспорить с любым политическим деятелем. Я выступал во многих колледжах и должен сказать, что аудитория была в десять раз больше, чем аудитория, перед которой выступал Голдуотер"^*.

Все это закономерно, потому что логика борьбы толкает студентов на осмысление сути и целей борьбы. И, даже выступая поначалу только с требованием улучшения системы образования, молодежь не может не подходить к пониманию того, что и их узкостуденческие требования могут быть удовлетворены лишь через борьбу, как указывал В. И. Ленин, "не за академическую (студенческую) только свободу, а за свободу всего народа, за политическую свободу"^*.

^* (В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 5, стр. 370.)

Жизнь дает множество примеров такого понимания. Так, Марио Савио в уже цитированной статье, перечисляя причины, сделавшие Беркли очагом студенческого движения протеста, подчеркивает роль участия студентов "в движении за гражданские права - как на Побережье, так и на Юге" и значение переплетения студенческих требований ("внутренние проблемы", по определению М. Савио) с требованиями политическими ("внешние проблемы").

Таковы факты, ничуть, впрочем, не противоречащие убеждению большинства объективных наблюдателей в том, что пути американских студентов к истине будут весьма и весьма извилистыми. Сегодня они ищут, надо признать, в довольно-таки обширном диапазоне - от поучений древнеиндийской Веды до откровений Маркузе, проживающего, кстати, неподалеку от Беркли; от "возрождения" через секс до "забвения" с помощью марихуаны. Очевидно, цена поисков будет высока - жизни и изломанные судьбы молодежи. Трудность поисков усиливается тем, что американский философ Г.-Л. Парсонс определяет как "антиинтеллектуализм" всей американской культуры. "Антиинтеллектуализм" не изменился,- пишет он,- и в результате того, что ориентация на "делание" сменилась в американской культуре последнего времени ориентацией на потребление и удовольствия (смена прагматизма гедонизмом.- Р. С). В известной мере он даже усилился. Об этом достаточно ярко свидетельствует протест современного поколения против ограничений, дисциплины и критериев удовольствия прошлых поколений, который выражается в стремлении искать удовольствия непосредственно и бездумно: импульсивные уходы из высшей школы, ранние браки, безрассудные траты, необдуманные выборы карьеры и почти отсутствие планирования личной и общественной жизни"^*. Но поиск ничто не остановит,- это очевидно.

Накануне вступления США в первую мировую войну Бертран Рассел писал в нью-йоркском журнале "Массис": "Сейчас последняя надежда - на молодежь. Пусть она отстоит для будущего право человека разобраться, где добро и где зло, и самому быть судьей своих поступков"^*. Знают ли берклийцы этот призыв философа? Во всяком случае, они почти дословно повторяют его.

^* (Цит. по кн.: Р. Роллан, Собрание сочинений в 14-ти томах, т. 14, стр. 385.)