Гамлет пятидесятых годов

Год 1956-й. Уже два года, как на сцене Московского театра имени Маяковского идет "Гамлет", уже отшумели дни премьер, уже скрестили свое оружие на страницах журналов и газет защитники и противники постановки, уже вниманием зрителей завладела английская труппа Питера Брука, когда Николай Павлович Охлопков сделал в спектакле необычайно смелый эксперимент, поручив роль Гамлета двадцатидвухлетнему начинающему актеру, выпускнику театральной студии МХАТ Михаилу Козакову.

Чем было вызвано это желание Охлопкова? Для того чтобы понять, необходимо вспомнить первоначальный режиссерский замысел Охлопкова. Николай Павлович с самого начала видел в пьесе Шекспира тему оскорбленной юности, крушение надежд, видел тему великого прозрения и разочарования. Таким двадцатилетним Юношей, познающим мир, играл Гамлета первый исполнитель этой роли, Евгений Самойлов, играл лирично, проникновенно и искренне. Но прошло два года, и Охлопкову захотелось еще больше приблизить спектакль к современной жизни, сделать его острее и актуальнее. Именно эти качества искал режиссер в неподдельной юности и непосредственности дебютанта. Молодость Гамлета - Козакова была не только точной возрастной гранью, но и определенным мироощущением, свойственным только юности, которое делает все его переживания и сомнения острее, болезненнее и искреннее. Может быть, исполнению Козакова, как впоследствии писали критики, и не хватало философской глубины, элементарной профессиональности да и попросту физической подготовки, но зато за ним стояла конкретность своего времени - а это было время, отмеченное XX съездом партии,- вызвавшего в искусстве новый творческий подъем, волну споров, поисков и свершений.

Это было время, когда в театре появился новый современный герой, молодой человек с противоречивым и сложным характером, неустроенной судьбой, талантливый и ершистый, скрывающий за внешним цинизмом и безалаберностью неудовлетворенность собой. В театре это был герой пьес А. Арбузова, В. Розова, А. Володина, в прозе - В. Аксенова, В. Амлинского.

Гамлет Козакова был сверстником и единомышленником этого героя.

Козаков в силу своей молодости и неопытности в работе над Гамлетом прежде всего шел от собственной индивидуальности. Желая того или нет, он принес в спектакль дыхание своего времени, проблемы молодого человека, вступающего в жизнь. Узнаваемость актера на сцене, его близость современному зрителю, духовная и внешняя молодость актера определили образ его героя. Первым же своим появлением на сцене Гамлет - Козаков сломал наше традиционное представление о датском принце. Вместо изящной меланхолической походки, аристократических жестов - легкая мальчишеская подвижность, нервность, угловатость движений, вместо романтических гамлетовских волос - короткая современная стрижка, чистый открытый лоб, на который еще не легли тени страданий и раздумий. Это Гамлет, едва вышедший из подросткового возраста, только что соприкоснувшийся с жизнью. Его детство еще здесь, где-то рядом, руки его еще не окрепли, не обрели твердости, он по-юношески худ и строен, порывист и несдержан, его взгляд требователен и придирчив, он обостренно внимателен ко всему, что происходит во дворце. И со свойственным молодости максимализмом Гамлет - Козаков жесток и непримирим в своих суждениях. Его Гамлет находится в переломном возрасте, и именно это обстоятельство стало ключом к образу, логически верно определившим все дальнейшие его поступки и решения.

Поэтому для Гамлета Козакова главное - не месть убийце отца, а стремление понять, что происходит в действительности, познать не только окружающих, но и самого себя. Эта напряженная жажда познания стала камертоном всей роли, определила ее ритмы, ее внутреннее движение, заставила актера обратиться к более жестким краскам, к контрастам, которые еще сильнее обострили душевные противоречия его героя.

Мы застаем Гамлета в момент, когда жизнь нанесла ему первый удар. Скоропостижная таинственная смерть отца и поспешное замужество матери повергли его в глубокую печаль. На наших глазах к юноше приходит трагическое прозрение, и мы видим, как с каждой новой сценой, раз от раза, рассыпается светлый юношеский мир Гамлета, ломается его характер, как он взрослеет, становится мудрее, беспощаднее, злее. Еще недавно мир казался ему прекрасной гармонией, все было понятно, и вдруг действительность в одно мгновение повернулась к Гамлету своей изнанкой, своей оборотной стороной,

И сложная конструкция человеческих отношений, казавшаяся непоколебимой и вечной, внезапно рухнула и рассыпалась. И вот уже Гамлет повергнут в отчаяние. Характер его стремительно развивается, в трактовке Козакова Гамлет находится в постоянном внутреннем движении, в динамике. В силу своего возраста Гамлету Козакова свойственны и юношеская жестокость, бескомпромиссность и презрительная ирония, горький сарказм по отношению к себе, к самым светлым и прекрасным своим чувствам. Он идет к истине напролом, он хочет знать, и, чем больше он узнает, тем сильнее ожесточается его сердце, тем беспощаднее становится он к врагам. Козаков играл Гамлета энергичным, благородным, честным. Только обстоятельства делают его злым и непримиримым. Для актера трагедия Гамлета была не личной драмой, разъедающей и отравляющей его душу, его Гамлет думает обо всем человечестве, о справедливости на земле. Это тоже закономерно для молодого человека.

Работа Михаила Козакова была встречена разноречивой критикой. Журналистов и историков театра поражала необычайная смелость Охлопкова, поручившего столь сложную философскую роль, о которой многие актеры мечтают всю жизнь, молодому человеку, почти мальчику, дебютанту, и внутренне, и физически не готовому к такой работе. Козакова упрекали в профессиональных ошибках, в неровности, в неопытности, но все должны были признать, что актер сыграл Гамлета по-своему, свежо и оригинально.

Трудно сейчас, спустя двадцать лет, восстановить отдельные сцены, сыгранные актером в спектакле. Но вернемся опять к старым подшивкам газет и журналов, они нам помогут увидеть Козакова глазами зрителей пятидесятых годов.

Вот что писала о Козакове в роли Гамлета критик М. Туровская:

"В его почти мальчишеской угловатой фигуре, в смятенной, взвихренной пластике его движений, напоминающей полотна Эль Греко, чувствуется нервная сила, которая больше его физических сил. Трудно забыть немую сцену в спальне королевы, когда вдруг распахивается дверь и оттуда, где не видимый нам и видимый только Гамлету, является призрак отца, задувает ледяной ветер. Он гнет и ломает склоненную фигуру юноши, и кажется, что под этим беспощадным ветром в вихре противоречивых чувств Гамлет вот-вот надломится. Но это только секунда, и вот он снова распрямился, чтобы по-прежнему отчаиваться, надеяться, страдать, верить, жить.

Шарль Гранде. 'Евгения Гранде' (телефильм)

Мы видели Гамлета - Скофилда, уже испытанного в страданиях и в борьбе, несмотря на молодость. То, что происходит в душе Гамлета - Козакова, происходит впервые. Вчера еще жизнь для него была ясной и простой, и вот сегодня он уже ввергнут в бездну отчаяния и горя. Для этого Гамлета естественно воскликнуть: "О, женщины, ничтожество вам имя!", потому что единственная женщина, которую он знает,- его мать...

В сцене "Мышеловки" он (Гамлет) хочет усыпить подозрения короля грубыми шутками, но смех его звучит натянуто, коротко, чуждо. И, может быть, нигде не выглядит Гамлет таким одиноким, как здесь, среди придворных, в кольце их плотоядного хохота, застигнутый им, как петлей.

Но, пожалуй, ни в чем так не сказывается своеобразие игры Козакова, как в отношении его Гамлета к Офелии. Он вовсе не играет любовь и нежность к ней. Можно подумать, что Гамлет холоден к своей возлюбленной. Он говорит с ней резко, жестоко, почти враждебно. Юноша, обманувшийся в своем доверии к миру, он не прощает Офелии ни грехов своей матери, ни ее собственного обмана. Именно в ней, такой чистой и невинной, он ищет и находит предательство и ложь - общее проклятие века. И только в сцене "Мышеловки", оставшись наедине с Офелией, он на мгновение доверчиво и жадно приникает к ее коленям. Это секунда забвения, минутное возвращение детства. Ему бесконечно жаль Офелию и самого себя и хочется быть искренним и нежным, как прежде, верить и плакать. Но он уже неотвратимо отделен от детства роковой чертой своего знания, он обречен быть подозрительным и жестоким, быть начеку, хитрить, лгать и выжидать. Возврата в детство нет. И только когда Офелии не станет и Гамлет в отчаянии бросится на ее гроб, мы поймем, как он любил ее, - "как сорок тысяч братьев любить не могут", но в жизни его не было места для этой любви.

Молодой актер хочет понять Гамлета с такой же ненасытной жадностью, с какой его Гамлет хочет познать мир. И эта страсть, эта лихорадка познания, пронизывающая всю его роль беспокойными стремительными ритмами, составляет притягательную силу игры молодого артиста".

Критик М. Левин:

"Увидев Козакова в фильме "Убийство на улице Данте", нащупав в нем гамлетовский "нерв", Охлопков рискнул - и снова победил. Если Самойлов - "предчувствие" Гамлета, то Козаков - Гамлет, пусть еще не созревший, с ломающимся голосом и неокрепшей мускулатурой, но это - Гамлет, юный датчанин, взваливший на свои плечи непосильный долг, смелый и стойкий в своем намерении осуществить его, но еще не ведающий, как его осуществить.

Гамлет Козакова еще не мудр, но уже умен, он уже размышляет, и хотя еще не философствует, однако его юношеские думы таят в себе неисчислимые богатства грядущей мудрости. Да, он на пороге мудрости - об этом можно судить хотя бы по тому, как пытливо вглядывается он в глаза побледневшего Актера, как, покачав головой, сердечно и просто говорит: "Хорошо..."

Еще ясней это в сарказмах, так непосредственно и не наигранно возникающих в адрес Полония, Гильденстерна и Розенкранца, в ядовитой насмешке, брошенной Клавдию или Гертруде, в горчайшем объяснении с матерью. И совсем ясно - в той мудрой простоте, в той умной безбоязненности, с которой он, если так можно выразиться, размышляет над монологом "Быть или не быть", лицом к лицу со зрителем, сидя на невысокой суфлерской будке.

Его размышления далеко не исчерпывают глубин шекспировской мысли, но он удивительно ясно применяет сентенции к жизни, пропуская их через неокрепшую, но пытливую и взыскующую душу. И поэтому не туманится ни одна фраза, не теряется ни одна мысль, как это бывает там, где актер, подобно Полонию, мудрствованиями лукавыми прикрывает собственную интеллектуальную недостаточность".

Критик Б. Львов-Анохин:

"Неровность игры молодого актера определилась не только и не столько тем, что в каких-то эпизодах ему не хватало голоса или темперамента (хотя и это сказывалось), а тем, что он еще не поднял их до глубины, до смелости своего решения.

И тем не менее в Гамлете Козакова была серьезная попытка дать своеобразную трактовку образу, осветить его своей мыслью".

Кисточкин. 'Всегда в продаже' В. Аксенова. Театр 'Современник'

Итак, роль Гамлета в исполнении Михаила Козакова на сцене Театра имени Маяковского стала событием театрального сезона. Уже в 1957 году Козаков как один из лучших исполнителей Гамлета был приглашен в Канаду в Стратфорд на Шекспировский фестиваль, куда со всего мира съехались актеры, игравшие в пьесах Шекспира. В канадском Стратфорде в дни фестиваля шел "Гамлет", роль принца датского играл знаменитый американский актер Кристофер Пламмер. Козаков участвовал в обсуждениях, дискуссиях, читал монологи Гамлета. Он был самым молодым и самым современным Гамлетом на фестивале в Канаде. Газеты отмечали, что в исполнении Козакова гениальный текст Шекспира как бы преломлялся через призму нашего времени. Ото был Гамлет пятидесятых годов.