В "Современнике"

"Голый король" на сцене "Современника" был одним из лучших спектаклей 1961 года. Это был фантастический памфлет, заставлявший зрителей невольно задуматься над серьезными проблемами современности. И сам театр раскрылся в этой постановке с самой неожиданной стороны. До сих пор "Современник" ставил реалистические бытовые пьесы Розова, Володина. И вдруг гротеск! Сыгранный темпераментно, изобретательно и остро.

О "Голом короле" спорили яростно и долго. Одни превозносили его как открытие, вспоминали вахтанговскую "Турандот", другие не принимали его, видели в нем пасквиль, несостоятельность театра, усматривали "непорядочное отношение к жизни".

На страницах "Литературной газеты" А. Караганов писал: "Однако с самого начала они не мыслили свой театр простым придатком МХАТ; верные основным принципам школы, давшей им путевку на сцену, они повели борьбу против тенденций, породивших "Зеленую улицу", и "Ломоносова", и другие спектакли, в которых Художественный театр изменил себе. Молодые актеры хотели вернуть искусству внутреннюю правду, которой их учили в школе, первозданную свежесть, освободив его от штампов, которых немало накопилось в то время на мхатовской сцене.

Вряд ли, например, можно считать отступленческой постановку "Голого короля", написанного Е. Шварцем по мотивам знаменитых сказок Андерсена. Спектакль современен и своей остротой в изобличении сословных предрассудков, подлости интриганов, двоедушия корыстных льстецов. Развивая антимонархические мотивы Андерсена, спектакль усиливает, в сравнении с первоисточником, тему защиты человека и простых человеческих чувств".

Михаил Козаков в спектакле "Голый король", сыграв гротесковую роль Человека-собаки, королевского камергера, пожалуй, впервые избавился в "Современнике" от подражания О. Ефремову. Это еще не была истинно его роль, роль, которая легла бы на его актерскую индивидуальность, но это был значительный шаг вперед в преодолении того заколдованного круга, в который вольно или невольно он попал. И помогла в этом Козакову характерность. В спектакле "Голый король" все роли были остро характерными, все актеры находились на грани шаржа. И Казаков, как бы освободившись от груза ефремовской индивидуальности, довлевшей над ним так долго, сыграл жестко, своеобразно и энергично.

Его никто не узнавал на сцене: ни поклонники, ни скептики. Зрители, раскрыв программку, тщетно старались угадать в рыжем угловатом детине, беспрестанно воюющем с гувернантками, знакомые черты популярного актера.

Роль Человека-собаки в "Голом короле" имела для актера очень большое значение, так как была первым шагом актера в утверждении себя на сцене театра "Современник".

Ролью, которой Михаил Козаков укрепился в "Современнике", почувствовал себя в труппе равным среди равных, была роль Джерри Райна в пьесе У. Гибсона "Двое на качелях".

Для Козакова роль Джерри Райна была особой. После нее актер должен был решить: останется он в "Современнике" или уйдет, признав свое поражение. Козаков выдержал экзамен, хотя надо признаться, что и роль Джерри не совсем отвечает индивидуальности актера. Козаков - актер темпераментный, острый, характерный, а Райн - человек пассивный, лишенный активного действия. И все-таки актер сумел преодолеть себя, сумел донести сложнейшую гамму человеческих переживаний, сомнений, колебаний, сумел быть чрезвычайно убедительным, потому что правильно прочитал пьесу, правильно понял свою задачу, правильно решил образ своего героя. Это была первая лирическая роль Козакова, и далась она ему с большим трудом, играл он ее в пору своих творческих исканий, но пройдут годы, и он блестяще сыграет лирического героя, американского журналиста Джека Вердена, в телефильме "Вся королевская рать". Но для этого понадобятся годы труда, раздумий, определенная зрелость и мастерства и личности самого актера.

Мамедов. 'Строится мост'

А пока роль Джерри Райна в пьесе У. Гибсона "Двое на качелях" была безусловной победой Козакова на сцене театра "Современник". Так постепенно актер завоевывал свое положение в театре, отстаивал свою творческую позицию, утверждался в репертуаре.

Следующей значительной работой Козакова в "Современнике" была роль Сирано де Бержерака в одноименной пьесе Ростана.

"Это была мучительно трудная и безумно интересная работа, - вспоминает Козаков. - Трудности были и в прочтении пьесы, в ее определенном переосмыслении с позиций современности, и в трактовке самого героя. Для меня Сирано был прежде всего поэтом, борцом за справедливость, яростным защитником правды. Только ради этого стоило сейчас обращаться к драме Ростана. Сирано борется против пошлости, глупости обывателей, против скудоумия и высокомерия вельмож, против клеветы и насилия, борется стихом, как поэт, и шпагой, как солдат. И стихи его, полные сарказма, яда, острые, как бритва, точные и беспощадные, всегда достигают цели и ранят, как достигает цели и ранит его клинок.

Мой Сирано - не романтическая фигура, эдакий мушкетер семнадцатого века, красиво драпирующийся в плащ и кружева. Нет, с самого начала я решил подчеркнуть его физическое уродство: огромный нос, грубость лица, неуклюжесть и неповоротливость движений. Он эксцентричен и своим поведением шокирует окружающих, вызывает недоумение своими выходками. И эта эксцентрика была мне очень близка, как актеру. Очень интересна.

И в то же время Сирано - лирик, человек с нежной и тонкой душой, человек скромный, глубоко ранимый, остро чувствующий свою некрасивость и от этого весьма болезненно реагирующий на отношение окружающих.

Но больше всего меня, пожалуй, привлекали гражданственность, мужество, донкихотство натуры Сирано, когда он за правду готов был сражаться с десятками и сотнями врагов".

Эта публицистическая направленность, о которой упоминает Михаил Козаков, была свойственна не только образу его героя. Тема гражданского долга, бескомпромиссности ко всякого рода лжи пронизывает весь спектакль.

"Сирано де Бержерак" в "Современнике",- писала критик И. Соловьева в статье "Чудак на дуэли",- спектакль лирический, потому что это похоже на исповедование каких-то сокровенных собственных чувств и помыслов. Это спектакль об искусстве, о его чести и независимости. "Сирано де Бержерак" - спектакль об угрозе "позорного благоразумия", подстерегающего поэта".

В Сирано актерская индивидуальность Козакова раскрылась щедро и ярко. К этому времени мы уже знали его Гамлета, полного сомнений и тревог, знали Шарля Тибо, предателя и убийцу, знали и Козакова-лирика в роли Джерри Райна. И вот Козаков - Сирано. Пожалуй, до сих пор ни в одном спектакле "Современника" так свободно не проявлялся темперамент актера, его эмоциональность, его удивительная способность возбуждаться на сцене, атаковать, действовать. Сирано - Козаков- это целый каскад остроумия, иронии, блеска, это фейерверк благородства, смелости, готовности отразить любое нападение, любой выпад, это пример поразительной игры ума и проявления поэтичности натуры, ее талантливости.

В Сирано сказалась любовь актера к поэзии, его умение читать стихи, мыслить поэтическими образами, понимание психологии поэта, его настроений.

Первое появление де Бержерака на сцене подготавливается разговорами его врагов. Сирано характеризуют как смутьяна и дуэлянта, наглого выскочку и озорника. И зритель невольно ждет появления традиционного персонажа, знакомого всем по известным французским романам, пьесам и фильмам.

И вдруг одним прыжком на сцену выскакивает человек, которого никак нельзя назвать ни поэтом, в традиционном понимании этого слова, ни придворным кавалером, ни ловким гвардейцем. Сирано - Козаков с первого взгляда обескураживает и разочаровывает нас и своим чудовищным видом (грим актера просто страшен), и манерами. Этот Сирано и грубоват, и неряшлив, и заносчив.

Но очарование придет позже, придет вместе с первыми репликами, с первыми поступками, исполненными истинного благородства, с первыми стихами, отмеченными талантом и поэтическим блеском. И зритель, подобно Роксане, попадает под обаяние этого некрасивого человека, и, подобно Роксане, влюбляется в него. Талант, красота и щедрость натуры делают Сирано неотразимым, элегантным и прекрасным.

Но Сирано - Козаков только среди врагов - боец, наедине с самим собой он полон сомнений и отчаяния, он не чувствует прежней уверенности в себе, он слаб и растерян.

Друзья не понимают его, обвиняют в безрассудстве, мальчишестве. Роксана... Узнает ли она его? Разгадает ли за внешним обликом урода благородное сердце поэта? Сирано влюблен безнадежно. Роксана предпочитает поэту молодого красивого барона, и Сирано, исполненный печали и ревности, берет его под свое покровительство.

Е. Евстигнеев, М. Козаков - физики. '9 дней одного года'

Знаменитую сцену с Роксаной, когда Сирано в темноте ведет диалог за жениха Роксаны Кристиана, Козаков прочитал по-своему. У французского драматурга Сирано с помощью Кристиана высказывает Роксане свои чувства, признается ей в том, что никогда не посмел бы сказать с глазу на глаз.

У Козакова Сирано продолжает жить в облике абстрактного идеального возлюбленного. Он как бы перевоплощается в Кристиана.

Анализируя работу актеров в спектакле, Соловьева пишет о Сирано:

"...человек, который больше всего и отважней всего защищает свое стремление быть самим собой,- в любви должен играть роль, жить от чужого имени, от чужого имени говорить свои слова..."

В этом парадоксальность ситуации и драматизм характера.

И только на пороге смерти, уже теряя над собой контроль, Сирано начинает говорить о своей любви уже не от лица мнимого героя, а от самого себя, он читает на память письмо, написанное им когда-то для Роксаны.

Смерть Сирано - одна из самых сильных сцен в исполнении Козакова. О ней в той же статье И. Соловьева пишет:

"В последней сцене раненый Сирано в полубреду перечисляет своих противников, вызванных им на бой. Он делает выпад за выпадом, они валятся один за другим, угодничество и беспринципность, и подлое примирение с подлостью, и лизоблюдство, и компромиссы, и глупость, и пошлый ум, считающий за благо согласиться с тлупостью: что ей докажешь?.. В "Сирано де Бержераке" возникает традиционная для русского искусства и очень дорогая для "Современника" тема "чудака". Здесь это чудак на дуэли, чудак со шпагой, чудак, который умрет, сражаясь".

Так Сирано де Бержерак, неистребимый вольнолюбец и непокоренный поэт, великий мечтатель и мужественный воин, умирает. В порыве экстаза он поднимается с кресла:

"Я умру как солдат!"

И тут вдруг происходит невероятное. Сирано исчезает, *а перед зрителями остается актер театра "Современник" Михаил Козаков, который делает еще несколько

Шагов и продолжает задумчиво, как бы рассуждая наедине с самим собой:

 "Впрочем, нет. 
 Я умру, как поэт, 
 А у нас научиться нетрудно премудрости этой - 
 - От тоски или яда, 
 От прочих непрошеных бед, 
 Словом так, как на свете 
 Всегда умирали поэты..."

Эта простота и естественность помогают актеру полнее раскрыть нравственное и общественное содержание образа.

После успеха "Сирано" Козаков прочно занял место в труппе "Современника". Он уже не дублировал, не играл чужие роли, не повторял других актеров, их интонации и жесты. Он имел теперь свою тему, свой репертуар. Чего это ему стоило? Не только работы над собой, не только бессонных ночей и мучительных раздумий, но и огромного мужества. Для этого понадобился не день и не два, для этого понадобились годы... В этой бескомпромиссности в искусстве, в упорстве, в преодолении, себя рождался характер актера, формировалось его отношение к работе, к творчеству, к театру.

Просматривая программки "Современника", афиши, фотографии, видишь, как много было сыграно Козаковым за эти годы. "Четвертый", "Третье желание", "Всегда в продаже", "Обыкновенная история", "Декабристы", "Большевики", "На дне", "Мастера". Вот далеко не полный перечень спектаклей, в которых играл актер. Это были разные пьесы и роли, требовавшие от Козакова предельной точности в выборе выразительных средств, в определении стилистики, в трактовке. Одной из интереснейших работ Козакова в "Современнике" была роль Кисточкина в пьесе В. Аксенова "Всегда в продаже".

Сильвио. 'Выстрел'

После премьеры известный театральный критик Ю. Рыбаков писал в "Литературной газете": "Роль Кисточкина - одна из лучших и, пожалуй, попросту лучшая актерская работа М. Козакова".

Это мнение разделили другие газеты: "Женя Кисточкин в виртуозно тонком, блестящем, отшлифованном исполнении М. Козакова выступает как олицетворение той степени нравственного падения, к которому приходит человек, окончательно отбросивший всякие нормы морали и чувства ответственности перед обществом".

Работа над Кисточкиным началась за столом вместе с О. Ефремовым и В. Аксеновым. Пьесу разбирали по кускам, оговаривали и уточняли вместе с автором, дописывали роль с учетом актерской индивидуальности Козакова. Все это позволило актеру потом сказать:

"Играя в пьесе "Всегда в продаже", я купался в роли! Я чувствовал и понимал ее всем своим существом. Образ Кисточкина был для меня узнаваем в каждой сцене, в каждой фразе. За ним я видел целую вереницу людей разных профессий, стоящих на разных ступенях служебной лестницы, - но суть их всегда была одинаковой. Женя Кисточкин - это собирательный образ, квинтэссенция человеческой подлости, это новый тип ренегата, ренегата середины двадцатого столетия, который под влиянием времени переменил свою личину. В нем можно узнать и сытого мещанина, и рвача, и равнодушного чиновника-бюрократа, и карьериста-завистника, и демагога, умеющего компетентно разглагольствовать на любую заданную тему, и просто мерзавца, шагающего по трупам своих друзей.

Казалось бы, нетрудно окружающим разгадать его, но в том-то и дело, что Кисточкин, как хамелеон, все время меняет свою окраску, маскируется, окутывается красивыми словами, как плащом. Он умен, циничен и проницателен. Он играет на человеческих слабостях, чувствах, доброте. И свои взаимоотношения с окружающими разыгрывает, как шахматные партии, задолго предвидя свой следующий ход и ход противника. Для него нет ничего святого, ничего запретного, ничего недоступного. Он ни во что не верит: ни в коммунизм, ни в капитализм, ни в добро, ни в зло. Он хочет только власти! Это философия отрицания. И Кисточкин в своем отрицании доходит до абсурда. Это супермен, сильная личность. И, как всякая незаурядная натура, он не лишен обаяния, привлекательности. И в этом его сила, в ней кроется опасность для человечества".

Да, Кисточкин - Козаков привлекателен. Он очаровывает с первого своего появления на сцене. Элегантный, красивый, приветливый, прекрасно воспитанный, остроумный, веселый - на удочку попадаются не только герои пьесы, но и зрители. Вначале они даже разделяют точку зрения Кисточкина, его отношение к происходящему, вместе с ним улыбаются и над глуховатой молодящейся бабушкой, подсмеиваются над бухгалтером, озабоченным появлением летающих тарелочек, и весело реагируют на все его остроты и замечания. Кисточкин кажется верхом остроумия. Действительно, какой обаятельный и приятный человек!

Сомнения закрадываются постепенно...

Вот появляется Треугольников, друг Кисточкина, приехавший с Севера. Когда-то они клялись в вечной дружбе. Приехал он с самым прозаическим желанием: набить морду своему лучшему другу Женьке Кисточкину, который написал статью о Севере. Кисточкин - Козаков орудует словами, как шпагой. Он отражает удары и справа и слева, как ловкий фехтовальщик, и изящно уходит в защиту. Что? Статья не отражает действительность? Что за вздор! Так может рассуждать только мелко мыслящий обыватель. А если взглянуть на дело с государственной точки зрения? Ведь газета выходит не для горстки людей, работающих на прииске, а для народа! А народ должен знать, что на Севере все идет своим чередом. Кому интересно Знать, о частных неполадках какой-то бригады? О ее срывах?

Демагог Кисточкин вскакивает на своего любимого конька, он говорит искренно, горячо, убедительно. И вот уже враг растерян, оглушен и побежден. А зритель? И зритель пока на стороне уверенного журналиста, и зрителю импонирует его точка зрения.

Мимо Кисточкина и Треугольникова проходят жильцы дома, в котором живет Кисточкин, его знакомые. И к каждому наш герой имеет свой ключик, который помогает ему заглянуть в душу человека. Но Кисточкин заглядывает не как друг, а смотрит свысока, снисходительно, с иронической улыбкой злого демона.

Актер не пытается утрировать образ своего героя, откровенно разоблачая его перед зрительным залом. Напротив, от сцены к сцене он становится все более привлекательным, милым, обходительным, а зрителю почему-то делается все тревожнее...

Человек-оборотень - таков Кисточкин в исполнении Михаила Козакова. Человек, растлевающий души людей, отравляющий их сознание, дурманящий их ум.

Что? Недоволен молодой художник его разгромной статьей? Ах, да! Он ведь считает себя лучшим другом или еще чем-то в этом роде... Но статья была вынужденной! Это дань времени! Распоряжение сверху! А критика... Критика, мой лучший друг, прекрасная реклама в наше время! Ты должен быть мне благодарен за такую рекламу, просто обязан мне! И вот они снова друзья, и художник благодарит Кисточкина горячо и долго. За что? А черт его знает, но вроде должен...

В трактовке Козакова образ Кисточкина постепенно приобретает широту и размах. Его фигура постепенно вырастает в зловещий обобщающий образ. Кисточкин - Козаков, как ловкий иллюзионист, то и дело вытаскивает из кармана то одну, то другую маску: улыбающуюся, подобострастную, усмехающуюся... А за всем этим стоит глубокое безразличие ко всему, равнодушие и пустота...

Джерри Райн - М. Козаков, Гитель-Т. Лаврова. 'Двое на качелях' У. Гибсона. Театр 'Современник'

В последнем акте, где действие происходит в условном фантастическом Энском измерении, образ Кисточкина приобретает почти мистический характер. Козаков слегка меняет акцент, и теперь его Кисточкин не ловкий журналист и прохиндей, играющий людьми, как пешками, а некто Руководящее лицо, отдающее распоряжения, вершащее судьбами людей, двигающее искусство и науку по собственному разумению. Кто он? Руководитель министерства, диктатор буржуазного государства? Неважно. Он - власть.

И автор и актер, играющий Кисточкина, подошли в этой работе к большому философскому обобщению. В их трактовке Кисточкин уже интересен не только как человек, но и как социальное явление.

Не сделал карьеры Кисточкин и в Энском измерении. Но умер ли он? Нет, Кисточкин жив. Он только приспособился, нашел новую форму существования. Он притаился где-то рядом с нами, в учреждении, дома, на улице... В маленьком киоске при ресторане "Интурист" он выглядывает в лице миловидной вежливой продавщицы. Он опять приветлив, обаятелен, обходителен с покупателями, опять симпатичен и нам, зрителям. Но что это? В последней фразе как будто мелькнули какие-то знакомые жестокие интонации? Или нам послышалось? Показалось? Нет, опасность близка.