А что в кино!

Так обстояли дела у Козакова в театре. А что же было в кино? Роль Шарля Тибо в картине М. Ромма "Убийство на улице Данте" во многом определила его дальнейшую творческую биографию. И как ни странно, она не только принесла ему славу, успех, популярность, не только открыла перед ним двери большого кинематографа, но и сыграла отрицательную роль в его дальнейшей работе в кино. Звучит парадоксально, но после картины Ромма за ним на долгие годы укрепилась слава актера на роли предателей и подлецов. Вот что писал в журнале "Советский экран" Михаил Козаков спустя десять лет после выхода "Убийства на улице Данте":

"За это время я снялся в пятнадцати картинах, играя и главные и эпизодические роли. Между прочим, констатирую, что только в трех картинах из пятнадцати я не держал в руках огнестрельного оружия. Я много убивал, не раз убивали меня. Иногда я бывал прав, значительно чаще нет. Большое количество выстрелов, сделанных мною на экране, принесло мне своеобразную популярность у зрителя. Кинозритель стал воспринимать артиста Козакова как актера на "отрицательные" роли.

...После Шарля Тибо мне почему-то стали предлагать роли убийц, шпионов, предателей, просто морально неустойчивых граждан, то есть весь "джентльменский набор" негодяев. Поначалу я пытался сопротивляться и отказывался от такого рода предложений, но время шло и - чего греха таить - сниматься хотелось...

Я всегда думаю, откуда такая предвзятость режиссуры в отношении к актеру? Не ко мне только, а вообще. Однажды я разговорился на эту тему с прекрасным актером Виктором Авдюшко. Он посетовал, что всю жизнь снимается "либо в кирзовых сапогах, либо за столом, покрытым красным или зеленым сукном". А когда однажды он захотел сыграть комедийную роль и заявил об этом, вершители наших актерских судеб посмотрели на него широко открытыми от изумления глазами. А почему? Зная Виктора Авдюшко, я убежден, что это актер с отличным чувством юмора. Но ведь тем, от кого зависит его актерская судьба, надо 8 данном случае пойти, как они считают, на эксперимент, надо что-то искать, пробовать, короче говоря, думать. А зачем? Не проще ли, чтобы, к примеру, Евгений Леонов или Евгений Евстигнеев смешили, Виктор Авдюшко и Олег Ефремов олицетворяли и поучали, а Вячеслав Шалевич и Михаил Козаков - предавали и убивали".

Действительно, актер прав. После "Убийства на улице Данте", в котором Михаил Козаков сделал заявку на роль определенного плана, и сделал удачно, на экранах длинной вереницей, сменяя друг друга, появлялись новые работы актера, целый парад злодеев. Истеричный, расхлыстанный белогвардеец Оноли в "Восемнадцатом годе", капитан Черемисов, циничный щеголь и жуир, увозящий от большевиков золотой запас России в картине "Золотой эшелон", господин Гранде, с бесстрастием ростовщика подсчитывающий чужие капиталы в "Евгении Гранде", наглый Мишель с пустыми, никогда не улыбающимися глазами в фильме "Суд сумасшедших" и другие.

"Я всегда старался не повторяться, - вспоминает Козаков, - даже в самых банальных ролях. А мне много пришлось играть одноплановых, примитивных ролей. Но в каждой, не знаю, удачно или нет, я пытался найти оригинальное зерно образа. Иногда в работе мне помогал литературный материал, иногда пластика, грим, костюм. Порой открываешь сценарий, роль состоит из двух-трех небольших эпизодов, характер уже задан с самого начала и написан довольно примитивно. Что делать? Как нафантазировать себе биографию этого человека, представить себе, почему он стал таким, а не иным, что предшествовало его появлению в фильме, что приблизительно ждет его в конце? В таких случаях призываешь на помощь всю свою фантазию, вспоминаешь аналогичные случаи, о которых когда-либо читал или слышал, перебираешь всех своих знакомых и друзей - вдруг что-нибудь окажется близким, даст толчок воображению. Часто на помощь приходит точно найденная характерность. Так, в роли летчика Байсеитова в картине "Балтийское небо" мне надо было передать нервный, напряженный ритм, в котором живет мой герой, издерганный воздушными боями, бомбежками, вылетами. Помогла правильно почувствовать образ маленькая деталь. Байсеитов, разговаривая с собеседниками, часто нервно оглядывается назад. Это фронтовая привычка - так он во время воздушного боя проверяет, не зашел ли в хвост его самолета вражеский истребитель.

Такие индивидуальные черточки, привычки, манеры, определяющие характер моего героя или его биографию, существуют почти в каждой роли. Иногда они бросаются зрителям в глаза, иногда я держу их в своей памяти, но они мне необходимы, так как создают ту живую ткань образа, которая позволяет потом полнее и глубже рассказать о человеке с экрана.

Так же для меня в работе над ролью всегда очень важен точный грим, определенное пластическое решение. Я стремлюсь к этому не потому, что не хочу быть узнанным на экране, это меня не беспокоит. Можно загримироваться так, что даже близкий человек тебя не узнает, но это не значит, что ты сумел перевоплотиться и создать качественно новый оригинальный характер. Точный грим мне необходим как внешнее проявление внутренних свойств человека: его возраста, национальности, характера, привычек и т. д. Психология человека, его мировоззрение, восприятие жизни выражается прежде всего в поступках героя. И не только в том, что он делает, но и как он это делает. Вот это "как" меня всегда очень волнует. Разобраться в образе героя, в логике его поведения, тщательно проанализировать последовательность его поступков, сидя в тиши кабинета, это - одно, но попытаться найти зрительный действенный эквивалент его литературному образу - в этом, на мой взгляд, и заключается сложность и своеобразие актерской профессии.

Есть актеры, которые считают, что на экране достаточно одной природной органичности, достоверности, что можно все роли играть без грима, без характерности, без внешнего рисунка роли. Как правило, примером всегда приводят знаменитого французского актера Жана Габена, который во всех фильмах якобы остается самим собой и всегда интересен. На это я могу только развести руками.

Чтобы быть таким же интересным и органичным на экране, как Жан Габен, для этого прежде всего надо прекрасно разбираться в человеческой психологии, как это умеет делать французский актер, быть всегда предельно искренним и достоверным и, наконец, надо обладать талантом и умом Габена. Я этим - увы! - не обладаю, как, впрочем, не обладают и другие актеры, тщетно пытающиеся подражать знаменитому французскому артисту".

Природа дарования Козакова иная. Ему свойственны жесткие, яркие краски. Он постоянно находится в состоянии творческого поиска, решения новых профессиональных задач. Всегда ли ему удается найти то единственное и неповторимое решение, всегда ли его работы удачны? Думаю, что нет. Но в этом жизнь художника, смысл его творчества. И там, где его поиски увенчались успехом, где он сумел уйти от банальных решений, как это произошло в картинах "Балтийское небо", "Восемнадцатый год", "Евгения Гранде", его ждал успех.

П. Щербаков - Монфлери, М. Козаков - Сирано. 'Сирано де Бержерак' Э. Ростана. Театр 'Современник'

Третьей картиной после "Убийства на улице Данте", в которой снимался Козаков, было "Трудное счастье" Александра Столпера. Это был фильм о судьбе молодого цыгана, которого гражданская война, первые годы Советской власти приводят из табора к трудовой жизни.

Михаилу Козакову предстояло сыграть положительную романтическую роль, темпераментную и характерную, именно такую, как он хотел. Все, казалось, ложится на индивидуальность актера: и возраст, и внешние данные, и пластика, и темперамент, и режиссер был доволен исполнителем, и критики похвалили Козакова после выхода картины на экран, а сам актер остался недоволен своей работой. В чем же дело? Почему не получилась эта роль у Козакова? Вот как он объясняет свою неудачу в "Трудном счастье":

"Нечего говорить, что сниматься в картине "Трудное счастье" мне очень хотелось. Работать со Столпером над интересной, колоритной ролью - по сценарию Ю. Нагибина, - чего желать лучше. Хотелось и сломать ставшее уже традиционным после картины Ромма мнение о себе как об актере на резко отрицательные роли.

Съемки проходили весело, интересно, приехали настоящие цыгане, пел я под фонограмму молодого, начинающего тогда Н. Сличенко, изучал движения цыганских танцев, учился носить костюм, искал определенную, характерную для цыган жестикуляцию, манеры. Все было хорошо, но когда я увидел себя на экране, понял, что эта роль - не моя! В чем было дело, мне удалось разобраться много лет спустя, когда я переиграл много ролей и в кино и в театре. Понял я это, как ни странно, читая стихи одного из своих любимейших поэтов - А. Твардовского. Я готовил цикл его стихотворений для чтения с эстрады. Уже в работе я чувствовал, что дело не клеится. Но причины понять не мог. Однажды после концерта ко мне за кулисы зашел друг. Вместо традиционных похвал он сказал только одну фразу: "Не твое это дело, Миша, не можешь ты читать эти стихи". Я тогда очень запомнил его слова и в дальнейшем с горьким сожалением должен был себе признаться, что он был прав.

Не могу рассуждать - хороший я актер или плохой, это дело зрителей и критиков, но я твердо знаю свой диапазон, свой "потолок", как любят говорить актеры. Конечно, это знание пришло ко мне с годами, с неудачами, с разочарованиями. Есть такие актеры, которые могут играть все: русский и западный, классический и современный репертуар.

Мои возможности ограниченнее. Я могу сыграть эксцентрическую гротесковую роль, но буду выглядеть ряженым в деревенском бытовом фильме. Одни стихи я могу читать, другие, которые хорошо понимаю, чувствую и люблю, - нет.

Характер героя должен ложиться на индивидуальность актера, на его внутренние и внешние данные. Получив роль, я теперь как бы примеряю ее на себя и всегда вспоминаю слова одного из замечательных советских актеров, П. Луспекаева, который любил говорить, что роль, как кепка, должна "личить" человека. Я в первый раз не сразу понял его мысль, но теперь она мне ясна. Роль должна "идти" актеру, "ложиться" на его человеческий материал. Нельзя насиловать свою природу, потом она все равно отомстит.

В роли Коли Нагорного в "Трудном счастье" у меня произошло именно это. И в рубашке я рваной, и в залатанных портках, и босой, а все-таки - ряженый! Вот подхожу к Кате, обнимаю ее, на плече лежит рука... Простой жест, а выдает меня с головой. Какой цыган, какой деревенский парнишка? Это же Мишка Козаков с Грибоедовской набережной, тот, что учился в студии МХАТ! И никуда от этого не денешься...

Так что одного желания сыграть интересную роль недостаточно".

Актер очень требователен к себе и довольно суров в оценке своей работы. Не всем это несоответствие роли и актерской человеческой индивидуальности бросится в глаза, не все поймут, чего не хватает его герою на экране, но, по-видимому, он прав, потому что работа в "Трудном счастье" не сломала мнение о нем, как об актере одного амплуа, актере на отрицательные роли. За Николаем Нагорным последовала целая галерея злодеев.

Наиболее значительной работой Михаила Козакова в шестидесятых годах была роль Шарля Гранде в экранизации романа Оноре де Бальзака "Евгения Гранде". История Гранде чем-то перекликалась с судьбой Тибо. В "Евгении Гранде", так же как и в фильме М. Ромма, вступающий в жизнь интеллигентный юноша в борьбе за жизненные блага, в стремлении самоутвердиться приходит к предательству.

Мастер Живко. 'Мастера' Р. Стоянова. Театр 'Современник'

И хотя Козаков в роли Гранде невольно повторился, его новая работа была отмечена благожелательной критикой.

Зато роль Педро Зуриты в картине А. Казанского и В. Чеботарева "Человек-амфибия" была единогласно отнесена к неудачам. Поклонники таланта актера до сих пор обходят ее молчанием, одни, как автор буклета о Козакове Е. Захаров, отделываются простым упоминанием, другие - в удивлении разводят руками: "Да, сыграл скверно, а как можно было сыграть иначе? В этом фильме по-другому невозможно". Но это не оправдание и тем более не объяснение.

Педро Зурита действительно стоит обособленно в ряду всех остальных ролей Козакова и в кино и в театре. Обособленно, потому что это локальный образ, без каких-либо полутонов, нюансов, психологических мотивировок.

Мы знаем трагического Гамлета - Козакова и его гротескового Человека-собаку в "Голом короле", трусливого подонка Шарля Тибо в "Убийстве на улице Данте" и умного, полного сомнений Джека Вердена в "Королевской рати". Но какую бы роль ни играл Козаков, везде он стремился понять психологию своих героев, везде искал логику, точные мотивировки.

В роли Педро Зуриты Михаил Козаков играет нечто предельно отрицательное, играет откровенного злодея. Его герой ясен с первого своего появления в кадре и остается таким до конца фильма. Когда-то К. С. Станиславский говорил: "Играя злого, ищи, где он добрый". Но в той манере, которую избрал Козаков, снимаясь в фильме "Человек-амфибия", нет места для игры света и тени, здесь все нарочито грубо и прямолинейно. Актер не пытается смягчить краски, напротив, он подчеркивает злобность характера Зуриты. Он непременно хочет быть отталкивающим на экране и добивается этого самым непритязательным и откровенным способом.

Когда фильм вышел на экран, поклонники Козакова были неприятно поражены его примитивной трактовкой роли, жесткой манерой исполнения, отсутствием второго плана, внутренней жизни образа, что было всегда свойственно предыдущим работам актера.

И тем не менее кинотеатры ломились от зрителей, кассы брались с боя, молодежь ходила на фильм по нескольку раз, песенки из "Амфибии" распевались на улице.

В чем же секрет успеха этого более чем посредственного фильма?

Перебираю рецензии на "Человека-амфибию" и сразу же удивляюсь их количеству. Нет ни одной газеты, в той или в иной форме не откликнувшейся на фильм. Большинство статей о нем - восторженный рассказ о том, как необычно проходили подводные съемки, как снимались актеры, учились нырять, прыгать с огромной высоты в воду, как работали операторы комбинированных съемок, как придумывались трюковые сцены в городе. Не в этом ли обывательском интересе к тому, как создавался фильм, кроется одна из сторон его успеха?

Книга А. Беляева "Человек-амфибия" любима всеми с детства. С ней связаны первые мечты о необычном, фантастическом, прекрасном. Но фантастические повести Беляева при всей своей необычности, смелости всегда опираются на реальную жизненную основу, всегда психологически достоверны, всегда точны в обрисовке героев, в развитии их взаимоотношений, в динамике.

Фильм А. Казанского и В. Чеботарева далек от философской глубины. Идея его лежит на поверхности, и актерам не нужно было себя утруждать в поисках сложности характера героев, в решении профессиональных задач. Не только М. Козаков, но и все исполнители играют свои роли в одной, заданной с первого кадра плоскости. Но чем больше неистовствовала критика в газетах, тем большим успехом пользовался фильм у зрителей.

Одна из причин успеха картины, на мой взгляд, кроется в крепком профессиональном сценарии. Сценаристов А. Гольбурга, А. Ксенофонтова и А. Каплера можно упрекнуть в упрощении повести А. Беляева, в тенденциозности, в вульгаризации социальной линии фильма, но нельзя отказать им в умении крепко строить сюжет, заставить зрителей все время следить за развитием действия, ловко чередуя приключенческие и мелодраматические сцены. Не секрет, что на наших экранах мало появляется приключенческих фильмов с захватывающей интригой, мало фантастики. А зрители подчас хотят видеть на экранах людей необычных, прекрасных, сильных, героев-рыцарей, готовых пожертвовать жизнью ради любимой девушки, совершающих головокружительные подвиги, они любят фантастику, сказочную природу, романтические взаимоотношения между людьми.

М. Козаков - Адуев-старший, О. Табаков - Александр Адуев. 'Обыкновенная история' В. Розова (по И. А. Гончарову). Театр 'Современник'

Картина А. Казанского и В. Чеботарева на первый взгляд отвечала всем этим требованиям. Великолепные подводные съемки, красивые пейзажи, прелестные, оригинальные лица юных актеров А. Вертинской и В. Коренева, участие популярных актеров кино Н. Симонова и М. Козакова, острый приключенческий сюжет, фантастика, драка, погоня, самоотверженная любовь, страдания, разлука - то есть все то, что определяет жанр фильма. Но присмотревшись внимательнее, нетрудно заметить, что вместо красоты в картине - красивость, вместо идеала - стереотип, вместо любви-суррогат чувств, вместо серьезной авторской работы - обозначения. Естественно, профессиональную критику не обманула авантюрность сюжета картины, понятны и критические замечания прессы по поводу однозначной, примитивной работы Козакова, но прошли годы, поулеглись страсти, время выступило объективным и хладнокровным судьей в споре критики со зрителем, и вот недавно, встретив как-то Козакова, журналист Лиходеев, написавший в "Литературной газете" в свое время злой и уничтожающий фельетон "Плач по Ихтиандру", признался, что сейчас он бы не написал подобной статьи о фильме. Почему? Изменилось его отношение к картине? Нет. Все осталось по- прежнему, но сейчас его больше беспокоит и тревожит осторожная полуправда средненьких картин, чем откровенная безвкусица декоративного фильма.

Такое же двойственное отношение к "Человеку-амфибии" и у самого М. Козакова.

"Когда вышел фильм на экраны, - говорит актер, - я считал, что совершил серьезную ошибку, дав согласие сниматься в нем. Но сейчас я отношусь к нему спокойно. И не потому, что картина пользовалась бешеным зрительским успехом у нас и за рубежом. Я знаю, что она шла в Париже на ночных сеансах и успех ее там был такой же громадный, как и у нас. Оглядываясь назад, на свою работу, на работу своих товарищей, на творческую позицию режиссеров, я понимаю, что авторы ее с самого начала не претендовали на какое-либо большое художественное открытие, они снимали приключенческий фантастический фильм для детей, старались, может быть несколько прямолинейно, рассказать о настоящей любви, честности, справедливости, бескорыстии.

Смотря сейчас фильм, я не могу отказать его создателям в талантливости, заразительности, в профессиональности. Все это, на мой взгляд, и определило успех фильма. Ведь не секрет, что по сборам "Человек амфибия" превзошел даже такой кассовый фильм, как "Тарзан". И должен признаться, что теперь мне этот откровенный музыкальный лубок милее, чем многие фальшивые многозначительные фильмы, претендующие на правду жизни.

Конечно, это не лучшая моя роль, конечно, характер Зуриты схематичен, примитивен, но ведь такова была моя задача - создать образ без полутонов, образ однозначный и несколько нереальный, как были, впрочем, решены и остальные персонажи картины. Может быть, это покажется странным, но, обращаясь к своим старым ролям, я имею больше претензии к себе как к актеру, когда смотрю, скажем, такой фильм, как "Убийство на улице Данте", фильм, который принес мне успех и признание, который во многом определил мою дальнейшую творческую судьбу. Теперь я вижу все свои промахи в исполнении роли Шарля Тибо, вижу свою наивность, ограниченность. Теперь я бы сыграл эту роль иначе и поэтому, глядя на экран, раздражаюсь от своей профессиональной беспомощности.

Но, как ни странно, роль Педро Зуриты не вызывает во мне такого активного раздражения. Она не принесла мне ни творческого удовлетворения, ни успеха, не отразилась на моей биографии".

Вот здесь-то и хочется возразить Козакову. Роль Зуриты в картине "Человек-амфибия" бесспорно сыграла немаловажную роль в жизни актера. Именно поэтому я и решила остановиться на ней и на работе актера.

Эта роль заставила актера задуматься, строже взглянуть на себя, на свою работу, заставила его остановиться, выбраться из потока больших и маленьких случайных ролей, заставила собрать все свое мужество и на некоторое время уйти из кино, перестать сниматься. Слава, успех, популярность - все это прекрасно, но что же дальше? В театре уже есть с десяток интересных ролей, а в кино? Не хочется выйти из рядов актеров, переходящих из картины в картину, но страшнее примелькаться зрителям в бездарных фильмах, в слабых ролях, страшнее заслужить славу актера, творчески израсходовавшего себя. И когда такая перспектива показалась Козакову реальной, он решил подождать своей роли. И она пришла через несколько лет в картине Н. Трахтенберга "Выстрел".